Почему поэзия теряет свою популярность? Есть ли у неё будущее?

Как практикующий поэт, способный вспомнить по именам наверное сотни две современных поэтов — должен признаться, что в принципе не понимаю всех этих отстранённых переживаний.

Поэзия или интересует вас лично, или не интересует. Если интересует, то вы можете зайти в поисковик и нарыть там столько современной поэзии, сколько вам нужно. Поэтические журналы на русском языке полностью оцифрованы и выставляются бесплатно, многие англоязычные тоже. Есть несколько первоклассных книжных серий (НЛО, книжная серия "Воздуха", "Центрифуга", "Красная ласточка", "Литература без границ" и другие), а для вышедшего из циркуляции есть оцифровки на Libgen и Archive.org. Поэтические чтения с началом пандемии дублируются на вебе в прямом эфире. И так далее. Это буквально самая простая тема для самостоятельного изучения с нуля, даже проще изо.

Если нет — то почему вас заботит популярность того, что вам даже не интересно?

Это важно тем, что вопрос и его описание приписывают поэзии прошлое, которого никогда не было, подменяют существующие проблемы второстепенными, и видят решения в том, от чего поэзия сама сознательно отказалась больше века тому назад. Вопрос описывает не состояние поэзии, а впечатление о её состоянии, сравнивающееся со впечатлением о её прошлом. И эта комбинация — шаблонный нарратив упадка по теме, до которой человеку не обязательно есть дело — уже должен объяснять, в чём именно состоит проблема. Но пройдём по порядку.

В европейской истории было не так много периодов всенародного поэтического ажиотажа, и они как правило коррелировали или с общественным запросом на качественную публичную риторику (выступления в Афинском суде), или с общественным запросом на доморощенное искусство ради строительства национального мифа (толпа, встречавшая Лонгфелло). Или с какой-нибудь другой не сильно относящейся к литературе фигнёй.

Этот ажиотаж не значит, что поэтов активно читали. Прижизненный тираж Пушкина составлял по 1200 экземпляров на книгу, что на 700 тысяч человек в двух столицах даёт 0,17% населения (IHS : B.R. Mitchell, International Historical Statistics : Europe 1750-1988). Прижизненные тиражи Есенина и других "народных" поэтов дают такие же цифры.

Так что идея о массовом почитании поэтов по большей части выдумана. Поэзия никогда не имела чёткой популярности или непопулярности, история её использования намного сложнее, и в том, что касается привычной современному человеку модели больших авторов — их иногда ценили по нелитературным причинам, но даже их реальная аудитория, в любой период, почти никогда не превышала нескольких процентов. Период деификации как правило наступал много позже, и только потому что мёртвых авторов удобнее крутить в своих интересах — и, опять же, поэзия не обретает новых читателей потому, что кто-то продаёт на Арбате матрёшки с голой Ахматовой. Нелитературное использование поэзии не конвертируется в литературное. 

И что, в свою очередь, едва ли должно удивлять, если, по госопросам ВЦИОМ, половина россиян не прочла за последний год ни одной книги, один из пяти выпускников оканчивает школу функционально неграмотным, и непосредственно данный сайт полон преподавателей литературы, неспособных разобраться, с какой стороны запятой ставится пробел. 

Так что часть ответа на изначальный вопрос — люди не читают стихи потому, что люди в приципе не читают. И даже если они начнут, лично я предпочту чтобы они сначала разобрались с литературой по гражданскому праву и экологии. Здоровое общество для поэзии нужнее массового читателя.

Сейчас российская поэзия действительно будет переживать не лучшие времена — но не из-за массовой безграмотности, которая, см. выше, является обычным делом — а из-за войны.

Антропологически, развитие и усложнение любой культурной практики зависит от количества носителей, возможности передачи знаний следующему поколению, и уровня взаимосвязей с другими культурами. Литература не исключение: она развивается в условиях культурного обмена и свободы самовыражения, и она сходит на нет в условиях изоляции и цензуры.

До войны поэзия демонстрировала все симптомы расцвета: множество и разнообразие институций, премиальных платформ, журналов, активный обмен как внутри среды, так и с авторами, пишущими на других языках. Печатные журналы успели адаптироваться к переходу на веб. Всего за несколько лет появилось несколько новых сетевых и нежурнальных издательских проектов, образовательных порталов и средств самиздата.

И к слову, я не касаюсь тут эстетической составляющей: половину из всех этих проектов я может быть лично видал в гробу. Я говорю о структуре взаимодействий. Антропологически, и особенно в сравнении с ещё недавней монополией официоза СССР, современная поэзия чувствовала себя офигенно.

С началом войны часть журналов закрылась из-за цензуры, часть авторов спешно свалила, часть не может себе этого позволить, и вынуждена публиковаться анонимно. Часть нахваталась административки на антивоенных митингах. Даже политически нейтральные книги сейчас невозможно печатать из-за подскочивших цен на бумагу.

Это вторая часть ответа на изначальный вопрос — переживать о мемах в условиях, когда за стихи можно сесть в тюрьму… это вообще серьёзно?

Но всё это не очень важно, потому что будущее поэзии не сильно отличается от её прошлого.

Поэзия, которая существует, существует в её авторах, издателях, критиках, и т.д. В происходящем том-что-есть. И да, наверное она в целом сложнее, логоцентричнее, её сопровождают определённая замкнутость, метатекстуальность и чёткое ощущение своей дистанции от массового читателя, и можно как угодно относиться к роду и характеру этой поэзии, считать эту литературность чем-то хорошим или чем-то плохим — но важно то, что она является таковой по воле и сумме выборов всех, кому до неё есть дело, кто в ней непосредственно занят, и кто составляет весь реальный т.н. литературный процесс. Никто больше этого не решает.

И раз уж на то пошло — почему она должна чувствовать себя плохо? Если бы вокруг Целана было столько же бессмысленного гвалта, сколько вокруг Малевича и Ротко, это было бы чем-то лучше? Несколько лет назад Фиона Шоу читала "The Waste Land" Элиота в центре Нью-Йорка, и на каждое выступление пришло примерно человек триста — это много? Мало? Сколько именно их должно быть?

Поэзия в порядке. Ей не вредят мемы, видеоблоггеры и отсутствие массовой аудитории — ей вредят инструментализация, цензура, преследование авторов и издателей.

Всем остальным предлагается её:

а) Читать, если хотите;

б) Не читать, выкинуть из головы, и никогда больше о ней не думать.

Всё остальное — хождения вокруг несуществующего прошлого, в тоске о несуществующем настоящем. Кусок фанеры, на котором написано "были пророками", "их почитали", "клиповое сознание", и каждый человек, вместо того чтобы просто найти книжку и почитать стихи, подходит и обводит всё это ещщщщё разочек.

Можно просто остановиться? Это лучшее, на что поэзия в данных условиях смеет надеяться — просто на наступление какого-то общественного адеквата, в котором люди перестанут массово повторять мантры про наше всё, и начнут спокойно воспринимать поэзию просто одной из множества дисциплин, о которых они ни хрена не знают, вроде оперы или езды верхом.

Читать, или не читать, но оставить её в покое.