Почему некоторые критики называют роман «Мастер и Маргарита» романом с дурным вкусом, который рассчитан на невоспитанного читателя?

Из таких критиков наиболее заметен талантливый Дмитрий Быков, в своем цикле лекций по роману Булгакова он утверждает, что, несмотря на довольно высокий вкус шуток и сцен в других произведениях писателя, в "Мастере и Маргарите" планка некоторых шуток, особенно Бегемота из свиты Воланда, а также некоторых сцен - посредственная, рассчитанная на невоспитанного читателя.

К низкопробным сценам Быков относит также сцену полета голой Марго на щетке и сам Бал Сатаны.

Природа такой критики Булгакова достаточно ясна. Она связана с картиной мира, т.е. личными точками отсчета самого критика.

Роман Булгакова обширен в своих смыслах, что позволяет судить о нем из разных точек.

Точка зрения Быкова - и он сам это подчеркивает - политическая, с элементами неких констант в русской литературной традиции. В частности, полет Марго он связывает с одной из сцен романа Дмитрия Мережковского "Леонардо да Винчи".

Между тем никаких устоявшихся окончательно в литературоведении положений о последнем романе Булгакова нет.

Существуют не менее убедительные интерпретации романа, которые имеют достаточно аргументов для утверждений о высоком вкусе романа, и об отнесении сцен Бала, шуток свиты Духа зла, полета Марго как раз к действительно мирового уровня литературе, авторы которой, подобно Булгакову, стремились отобразить все этажи культуры, в том числе и нижние, сохранившиеся в фольклоре.

В частности, священник Георгий Кочетков считает роман Булгакова "одной из последних известных нам великих попыток построения целостной творческой антроподицеи", и романом, написанном в совершенно классическом понимании Промысла Божия и человеческой судьбы, соответственно, Князь Тьмы подан во всех своих многочисленных ипостасях, в том числе в образах скабрезно ерничающих чертенят из его свиты, как то представляли простые люди.

В свете этой позиции священика, действительно, было бы странно ожидать от Сатаны и Черта на его собственном Балу каких-то приличий. Бал - это Шабаш, высшая точка греха. И в более ранних редакциях Булгаков планировал изобразить довольно-таки сомнительные сцены на этом балу: например, голую пожилую ведьму, которая при свете свечей забавлялась с юным кавалером, который капал ей горячий воск на грудь...

Если мы обратимся к "Фаусту" Гете, то найдем там сцены и диалоги, которые указывают на особое, образно-исследовательское и возрождающее старые легенды и суеверия , отношение гениального немца к фольклору.

Когда Фауст с Мефистофелем летят на Брокенскую гору на ведьминский шабаш:

"На Брокен совершить подъем, Куда весь ад на шабаш стекся.... Там весь ваш цвет в разгаре пьянства..."

(а в этой сцене, кстати, присутствуют голые ведьмы, летящие на козле, на шесте или вилах и колдунья старуха Баубо, верхом на супоросной хрюшке), звучит, например, возглас ведьм:

"Втиранье ускоряет прыть, Рвань может парусом служить. Садись в корыто, и айда! Сегодня или никогда". (Заметим, что полет ведьмы у Булгакова также связан с втиранием некой мази).

Далее звучит очень фривольный, если не порнографический, диалог Мефистофеля со старою ведьмой, который более, чем неприличен, но от этого уровень гетевской драмы не снижается.

Булгаков, изображая Бал Сатаны, явно повторяет позицию Гете: мир зла, пороков, преступлений не может быть "высокого вкуса", как ни старайся его отчистить во имя пожеланий "чистой" и "воспитанной" части читателей.

Кроме Георгия Кочеткова с точки зрения мировых проблем, в том числе и религиозных, и фольклорных, а не узко-политических и ограниченных опытом русской литературы начала 20 века, как у Дмитрия Быкова, -роман Булгакова рассмотрен в интерпретации Яновской, Кандаурова, Зеркалова.

Особо выделю наиболее серьезный, на мой взгляд, подход к анализу булгаковских произведений - у Евгения Яблокова, чей труд "Художественный мир Михаила Булгакова" является на сегодняшний день самым сбалансированным и глубоким исследованием по Булгакову.