Почему Папа Карло, когда делал Буратино, не спросил у полена, кем оно хочет быть: мальчиком или девочкой?

Все же не стоит забывать, что Алексей Толстой — русский писатель и, как русскому писателю Достоевским завещано, вышел он из гоголевской «Шинели». Но и про гоголевский «Нос» тоже не забывал (да и как забудешь, когда исходный персонаж, Пиноккио, с вооот таким вот носом). Хотя развивать здесь тему реминисценции «Носа» в «Ключике» явно не стоит, лишь укажу на сексуальные коннотации, присущие этому органу обоняния, в том числе и в русской литературе (например, рассказ Николая Дежнева «Читая Гоголя»). И, чтоб еще короче: пол полена был предопределен заранее, и не генетикой, а генезисом произведения.

Не стоит также сбрасывать со счетов и время написания «Ключика» - работать над ним Толстой начал еще в 1922-м, когда текст Коллоди на русский еще не перевели, а продолжил и завершил уже в 35-м. За это время, как указывают исследователи, он настолько свыкся со сказкой, что уже воспринимал работу над ней не как перевод и даже пересказ, а как работу над собственным произведением. К тому же ровно весь этот период он писал роман «Хождение по мукам», расправляясь в нем со всем Серебряным веком и кругом символистов в частности, и особенно там достается Александру Блоку (сатира на него — это поэт Бессонов). Вот Блок и в «Ключике», так же насыщенном аллюзиями к Серебряному веку (см. работу Е.Д.Толстой «Буратино и Контексты Толстого» (1997)), выведен в образе Пьеро. О чем, кажется, не сложно и догадаться, но подробно об этом писал литературовед Мирон Петровский в работе «Что отпирает «Золотой ключик»?» (1979). К слову, в этой статье он, помимо прочего, рассказывает, откуда растут ноги у толстовского Сверчка (и встреча с ним Буратино — это точка разрыва с Коллоди, с которой Толстой ведет уже авторское повествование). А то, что под видом Карабаса Барабаса выведен режиссер Всеволод Мейерхольд, так над этим еще смеялись современники Толстого, безошибочно угадывая в сказке прототипа (Дуремар — это, предположительно, помощник Мейерхольда Владимир Соловьев, известный также под псевдонимом Вольдемар Люсциниус). Не исключено, что Карабас все же образ собирательный, и много у него от Евно Азефа (у Толстого даже есть статья «Азеф как театральная маска» (1926).

И, казалось, раз тут Блок, то и любовный треугольник должен быть тот самый, самый известный из века Серебряного — А.Блок-Л.Д.Блок-А.Белый (последний — Арлекин, о чем также писал М.Петровский). И сам символ ключика — сплошь эротика («серебряные ключики» Блока, и не забываем еще вышеупомянутый «Нос»). Но под видом Мальвины Толстой вывел гражданскую жену Максима Горького, красавицу-актрису Марину Андрееву. Ну и сам Горький здесь — это Буратино, а папа Карло — Константин Сергеевич Станиславский. История постановок пьес Горького в Художественном театре — одно, но взаимоотношения самого Толстого с Горьким и особенно его невесткой Н.А.Пешковой были намного сложнее и запутаннее. И именно после окончательного разрыва с последней Толстой сел «добивать» своего «Буратино». В то время еще жена Толстого Наталья Крандиевская об этом вспоминала: «В конце лета 1935 года Толстой вернулся из-за границы. Неудачный роман с Пешковой пришел к естественному концу. Отвергнутое чувство заставило его, сжав зубы, сесть за работу в Детском. Он был мрачен. Казалось, он мстил мне за свой крах. С откровенной жестокостью он говорил:

—У меня осталась одна работа. У меня нет личной жизни» (из книги Алексея Варламова «Красный шут. Биографическое повествование об Алексее Толстом» (2005).

Спрашивается: не просто имея в голове такую схему исторически сложившихся отношений, а желая всех ее участников высмеять, и высмеять зло, мог ли Толстой иначе решить судьбу (и пол) полена? Даже если бы Станиславский в свое время решился бы ставить не горьковскую пьесу «На дне» (1901), а, скажем, годом ранее написанную «Святую кровь» Зинаиды Гиппиус...

Что еще забыли все? Пиноккио Санчеса — реально существовавшего карлика-инвалида с деревянными протезами, 1790 г.р., историю жизни которого Карло Коллоди, конечно же, знал.