Почему на войне выжили именно те ветераны, которые выжили? Что чувствует выживший человек после боя?

По канавке удается проползти еще метров сто. Дальше осколки летят сплошным потоком. В бедро попадает на излете. Удар сильный. Но, кажется, не ранило, поцарапало.

Коровник прямо перед нами. Стрелковое оружие пока вроде по нас не работает, движения тоже никакого не видно, но чуть дальше, в селе, бой сильный. Ямадаевцы обрабатывают коровник и зеленку из подствольников. Рядом Артур. Привстав на колено, стреляет по навесной. Падает калачиком и перезаряжается на боку, сворачиваясь, как еж, когда с ревом лопается очередной снаряд. Хлопки этих пукалок-гранаток тонут в общем грохоте.

Происходящее воспринимается рывками. Пытаюсь что-то снимать. Давай, журналюга, пора за работу. Перебежка, залегание, чьи-то подошвы, чьи-то шальные глаза, из бурьяна на миг поднимается голова и дает очередь.

Из канавы обзор никудышный. Надо уходить, зажмут нас тут запросто. Займут коровник и постреляют оттуда как галок.

Пытаемся пробраться дальше к перекрестку. Нет, все-таки нас видят — огонь прицельный. Около водокачки накрывает уже напрямую. Снаряды ложатся метрах в двадцати, не больше. Спасает только насыпь. Залегаем и больше уже не шевелимся. Под таким огнем я еще никогда не был. Пытаюсь закрывать голову руками, но прямо-таки физически ощущаю, насколько человеческая плоть мягче железа. Пробьет. И голову тоже. Становится страшно.

Какие-то крики. Раненый. Двое волокут третьего. Очередной залп. Земля в рот. Воздух нашпигован металлом. Вокруг чавканье и пыльные фонтанчики. Вскакиваю и перебегаю между разрывами. Терек. Пробило ногу. Дырка с два пятака. Жгут уже наложен, но кровь все равно идет ровными сильными толчками.

— Бинт сможешь наложить? — то ли Артур, то ли Ваха.

— Да! Смогу! Давай бинт!

Под огнем получается плохо. Здесь насыпи уже нет, лежим на открытом поле. Не знаю, что закрывать: фотоаппарат, голову или Терека. Падаю между ним и разрывами. Кое-как накладываю бинт. Нога сломана, ранение, кажется, сквозное.

— Надо выносить! — опять то ли Артур, то ли Ваха.

— Давай, грузи на меня! Накидывай на спину!

Не получилось. В этот раз совсем уж как-то сильно. То ли «Град», то ли кассетный миномет, то ли одновременно вдарили стволов из десяти. Рвется один за другим секунд двадцать. Земля кипит. Пласты грунта взлетают в небо. Планета раскалывается напополам. В теле пустота. Время пропадает. Все, п…ц. Отъездился…

Когда стихает, поднимаем головы. Все целы. Полуползком тащим Терека за руки. Потом бросками метров по пять-семь, между разрывами больше не получается. Но огонь уже не так силен.

Мотолыга рядом, метрах в пятидесяти. Тоха, чудовище, молодец, прискакал все-таки!

— Тоха! Тоха! Водила! Мотолыжник, ты где?!!

Видимо, под гусеницей прятался. Мотолыга взревывает, разворачивается и несется к нам задом, подпрыгивая на кочках.

В десантном отсеке ящики с боеприпасами. Выкидываю несколько штук, рывком поднимаем Терека в десант. Перебитая нога подламывается в голени. Опять серия разрывов. Уже не лечь. Как на ладони все. Только бы дали уйти. Сожгут ведь! Не доедем. Сожгут!

Прыгаю пузом на броню, распластываюсь: давай, давай, обороты!

Медики стоят в полукилометре. Мчимся напрямую через поле. Разрывы остаются за спиной. Выскакиваем на дорогу, левый доворот — и только пыль столбом.

Пролетаем пехоту. Солдаты смотрят на нас. Глаза с блюдца. Сажусь, машу им рукой. Рука по локоть в крови. Приободрил…

Сразу за нами из боя начинают таскать раненых. Привозят полную бэху, шесть человек. Все с пехоты. Почти все срочники. Один обожжен. Называет фамилию — рядовой Савелин из Рязани. Просит курить и пить. Прикуриваю сигарету и вставляю ему в губы. С водой сложнее. У второго в руке тонкая щель сантиметров семь длиной. Перебита артерия. Кровь идет сгустками. Запах у нее такой… свежатины, как в мясной лавке. Третьего несут. Четвертый… Четвертому здоровый осколок ударил в грудь, рассек ткани и чуть-чуть не дошел до легкого. Огромная зияющая дыра. Красное мясо. Но парень идет сам — в шоке еще — и легкое, кажется, не задето. Повезло.

Бой заканчивается. Остатки колонны выходят из села. 

Сажусь на берегу канала. Канал — мутная грязная вода с медленным течением. Выше по течению лежит труп теленка. Плевать. Полное опустошение. Все тело ломит, в руках дрожь, ноги налиты свинцом. Сидеть бы вот так и сидеть. Так всегда после боя.

Кровь на ладонях уже засохла, и я отрываю ее длинными полосами.

Подходит медик с бинтами, показывает на ногу. Штанина в крови. Правая. Это уж как водится. Не было еще случая, чтобы я куда-нибудь не съездил и не заработал в нее дырку. Рассматриваю. Нет, все же не ранило, лишь кожу содрало. Это не моя кровь.

После боя человек не чувствует ничего. Полная апатия и опустошение. Сидишь только и чужую кровь с ладоней отрываешь. 

А потом начинаешь выть.