Есть ли место идеям Маркса в современном мире?

На столь серьезный вопрос хочется отвечать максимально точно. Поэтому не будем говорить о странах, которые по-прежнему называют себя «социалистическими», для которых марксизм до сих пор остается официальной доктриной (Китай, Вьетнам, Куба, Северная Корея) и которые в разных пропорциях соединяют социалистический план и капиталистический рынок под руководством партий, по-прежнему называющих себя «коммунистическими».

Не будем также говорить о странах, которые пытались строить более гибкий боливарианский «социализм 21 века» или «социализм Третьего мира» (Венесуэла, Боливия, Эквадор, Бразилия), добились в этом некоторых успехов, но заработали не меньше проблем.

Не будем говорить и о странах, где умеренный реформистский марксизм, понятый как полезная прививка к капитализму, позволил создать розовую мягкую модель западного общества, так называемый «скандинавский социализм» (Швеция, Финляндия, Норвегия, Дания, Исландия и в чуть меньшей степени Канада).

Сосредоточимся вместо этого именно на идеях марксизма и просто назовем десять наиболее востребованных современных марксистских теоретиков, оговорив, что под «современностью» мы здесь понимаем весь 21 век.

Если понимать марксизм как теорию классовой политэкономии позднего капитализма, то нам понадобятся:

Дэвид Харви, автор интеллектуального бестселлера «Пределы капитала». Он прочитывает городское пространство как результат вечной борьбы частного и общественного интереса и, продолжая дело Анри Лефевра, работает над концепцией «урбанистической революции».

Андре Горц. Согласно его анализу, рядом с классическим капитализмом быстро возникает «когнитивный капитализм», в котором основой стоимости становится не просто вложенный труд, но вся личность человека, его знания, мотивированность и креативность. Однако знания и творческие способности с трудом поддаются товаризации и делают экономику позднего капитализма всё более противоречивой. В такой экономике невозможно точно измерить труд, а значит и точно задать стоимость. За «когнитивным капитализмом» по Горцу неизбежно следует «когнитивный коммунизм», а сигналом к началу переходного периода станет повсеместное введение безусловного базового дохода, за который нужно бороться левым, как за ближайшую тактическую цель.

Антонио Негри. Он создал свою версию «составного субъекта» изменений, пришедшего на смену классическому пролетариату в двадцать первом веке. «Множество» это поле непрерывного производства новых идентичностей и отличий, критическая сумма и синхронность которых должна в итоге обнаружить свою несовместимость с капитализмом и привести к революционной трансформации.

Ближайший единомышленник Негри, Паоло Вирно («Грамматика множества») признает, что поздний капитализм включил в свой цикл человека целиком, со всеми его творческими, интимными и «странными» сторонами, а не только отдельные части его жизни и способностей, как это было во времена Маркса. Способность к работе как таковая становится предметом капиталистического антропогенеза. Труд, в котором нет конечного результата, делается важнейшим правилом в биополитике такой системы. В основе воспроизводства капитала теперь именно умственный труд, который невозможно свести к физическому даже в чисто эквивалентном смысле. Речь идёт о товаризации любого нашего опыта.

Итальянский марксист Франко «Бифо» Берарди использует понятие «когнитариат» как новую форму бытования пролетариата в режиме информационного капитализма. Да, класс промышленных рабочих никогда не был столь многочисленным, как сейчас, он просто перемещен на периферию мировой карты капитализма, где сформировался гигантский рынок практически рабской рабочей силы, а в мировых центрах значение слова «труд» сместилось в сторону создания, получения и распространения информации. Производственный процесс в центрах смещается в сторону когнитивной деятельности. Но Берарди обращает внимание на «прекарное» положение когнитивного труда. Временная и нестабильная работа – одна из базовых характеристик позднего капитализма. Часть среднего класса теряет вчерашнюю устойчивость и превращается в «прекариат». Информационные технологии способствуют не столько повышению производительности, сколько повышению степени эксплуатации рабочей силы, и за счет внедрения электронного контроля под лозунгом более высокой интенсивности, и за счет фактического удлинения рабочего дня «удаленных» сотрудников, работающих вне офисов и цехов, ведь на них не распространяются законодательные ограничения рабочего дня.

Такая «прекаризация» была предсказана Марксом, как положение, при котором чем эффективнее воздействие работников на средства их занятости, тем менее надежными становятся гарантии занятости самих этих работников, условия продажи их силы теряют всякую стабильность.

Британский экономический футуролог Пол Мейсон увязывает этот технологический аргумент с теорией циклов («длинных волн») знаменитого советского экономиста Кондратьева, точно предсказавшего великую депрессию за десять лет до её наступления.

По мнению Мейсона, адаптационные механизмы системы, изобретенные правящим классом в двадцатом веке, исчерпаны и следующий технологический шаг, необходимый для нового подъема экономики, вряд ли совместим с сохранением таких базовых капиталистических отношений, как копирайт или необходимость самопродажи.

Если же понимать марксизм как критическую теорию массовой и элитарной культуры позднего капитализма, то нам понадобятся:

Славой Жижек – самый известный из продолжателей фрейдомарксисткой линии в философии, для которой освобождение труда, преодоление отчуждения и «снятие» классов невозможно без сексуального освобождения и свободы конструирования своей идентичности. Жижек объясняет, то такое марксистская философия на примерах из фильмов Дэвида Линча, модных телесериалов, неприличных анекдотов и популярных рекламных роликов.

Успешным популяризатором марксистских выводов и идей стал известный британский теоретик литературы Терри Иглтон («Почему Маркс был прав?»).

Самый влиятельный марксистский критик культуры в США – Фредрик Джеймисон, посвятивший в 2011 году отдельную книгу анализу первого тома «Капитала». По Джеймисону каждый способ производства вызывает к жизни собственные формы культурной доминации и оригинальные шифры идеологического кодирования. Их расшифровкой и анализом в массовом и элитарном кино, комиксах, литературе он и прославился, выявляя «политическое бессознательное», разоблачая маркетизацию культуры, создавая материалистическую теорию языка и увязывая приход эпохи постмодернизма с окончательным торжеством финансовых спекуляций в экономике.

Для Бенджамина Бухло, ведущего американского арт-критика и соиздателя журнала October (этот влиятельный журнал об искусстве назван так в честь октябрьской социалистической революции, а точнее, в честь фильма Эйзенштейна о ней), искусство это прежде всего неразрешимое напряжение между двумя противоположными полюсами– художественным производством и культурной индустрией. Первое – это стратегия уклонения, саботажа, пространство утопической мечты, разоблачение идеологии и критика господствующей системы отношений. Второе – это успех, организованный по строгим правилам, господствующая рыночная идеология, примитивный и буржуазный миф о гениальном авторе-одиночке.

Что, кроме самоназвания, делает всех названных выше авторов марксистами? Три минимальных признака: уверенность в том, что наша история направлена в своем развитии к бесклассовому горизонту + заданность этого развития обменно-производственными отношениями + понимание классовой конкуренции как основного механизма этого движения.

Одной из самых известных лабораторий высоколобого англоязычного марксизма давно стал основанный Перри Андерсоном журнал New Left Review. Весьма успешный публицистический проект современных американских марксистов нового поколения – журнал и сайт Jacobin.

То есть у идей Маркса (в их современной версии) очень много места в нынешнем мире и марксизм (во множестве своих версий) как критическая теория капитализма является одним из самых продуктивных направлений нынешней социальной философии.