В чем актуальность борьбы с сексистскими шутками и неполиткорректностью?

Начну издалека. Согласно здравому смыслу, язык отражает реальность, обеспечивая коммуникацию между людьми. Существует внешний мир, данный нам в непосредственном восприятии – растения, животные, камни, другие люди. Чтобы упросить совместную деятельность, люди придумали слова, обозначающие эти объекты, а также свойства, которыми они обладают и действия, которые с ними можно совершить. Даже абстрактные понятия вроде дружбы, любви, чести или зависти мы привыкли опредмечивать, как если бы они были чем-то изначальным, природным, независящим от того, в каком социальном и культурном контексте они существуют и какие слова мы используем, когда о них говорим.

Однако, чем дальше традиционные дисциплины вроде лингвистики, антропологии, психологии и философии, а затем и междисциплинарные исследования культуры и коммуникации изучали социальное функционирование языка, тем больше обнаруживалось свидетельств того, что он не только отражает, но и конструирует реальность (elementy.ru), в которой мы существуем, упорядочивая и «профильтровывая» многообразный и чрезвычайно сложный человеческий опыт через систематическую (в рамках данной культуры) сетку концептов и понятий, которые в другой культуре могут существенно отличаться или вовсе отсутствовать. Представление о том, что совместная коммуникативная деятельность любого устойчивого сообщества людей предполагает своего рода картографирование социальной действительности: отношений, связей, ролей, идей и целей, которое в значительной степени определяет наше представление о себе и окружающем мире, легло в основу научной позиции социального конструктивизма (wikipedia.org), а также теории дискурса - пространства смыслопорождения, характеризующегося относительно устойчивой системой значений, которые в ней циркулируют и зависят друг от друга. Дискурсов много, и они конкурируют между собой за сигнификацию социальной реальности. Например, разговор о сексе в медицинском дискурсе отличается от разговора о нем же в дискурсе подворотни или на развороте мужского (и женского) журнала. Точно так же, карта социального пространства в провластном дискурсе в России кардинально отличается от карты в оппозиционном – уже на уровне самих слов, их значений и паттернов систематического употребления. Сравните, например, насколько по-разному в этих дискурсах трактуются и используются понятия «независимость», «свобода», «либерализм», «традиция» и «семейные/традиционные ценности». Последние два – хорошие примеры того, что в дискурсивной теории называется «пустым означающим» - концептом, под которым в разных дискурсах понимается совсем разное: многие сторонники однополых браков скажут вам, что отстаивают ни что иное, как семейные ценности – доступ каждого человека к важнейшему для всех институту семьи.

Теперь про шутки. Разумеется, чувство юмора – вещь крайне полезная и просто приятная. На этом основании неприятие определенных шуток часто психологизируют, то есть объясняют скверными личными качествами: озлобленностью, занудством, тяжелым характером. Однако, есть у шуток (как и любой другой модальности коммуникации) и политический аспект. Замечали ли вы, что шутки в адрес некоторых людей (и социальных групп) повторяются чаще, чем в адрес других, а также почти всегда артикулируют социальную иерархию говорящего и объекта шутки, отрицая или обесценивая субъектность последнего? Вспомним «телочка-гейт»: скандал вокруг новостного сайта «Медуза», SММ-щик которого сопроводил статью о борьбе с сексизмом подводкой «Мужики, смотрите, тут инструкция, как не обижать телочек». Перед нами разговор между мужчинами, в котором сама категория мужественности определяется через противопоставление женщине, артикулированной как чисто утилитарный объект для сексуального употребления, который в лучшем случае следует стараться не обижать (об уважении речи не идет). Как видно, эта шутка – не просто шутка. Это симптом большой социальной структуры – патриархата, бинарной иерархической системы отношений, в которой субъект, идентифицированный как женщина, может быть артикулирован только как существо подчиненное и второсортное, объект (вожделеющего) взгляда и предмет разговора (между мужчинами, или, в случае женского разговора, о мужчинах или о том, как им понравится; настоящий мужчина, разумеется, нравиться никому не должен – он сам возьмет то, что захочет).

Но поскольку язык, как мы выяснили, не только описывает, но и означивает реальность, то и симптом в данном случае – не просто зеркальное отражение. Симптом – это и есть сама болезнь, главное средство ее воспроизводства, распространения, и незаметного заражения других субъектов коммуникации. Никогда не замечали, как подростки, да и взрослые мужчины часто прибегают к компенсации субъективной нехватки маскулинности через апроприацию сексистского языка и бравирование гомофобией или агрессией по отношению к кому-то, кто слабее или бесправнее? Систематическое речевое насилие, как и насилие физическое, укоренено в социальных отношениях доминирования, позволяя самоутвердиться одним за счет других, а склонность к насилию, как известно, заразна. В каком-то смысле, это как кашель носителя палочки Коха – чем больше людей рядом, тем дальше пойдет зараза, тем больше людей заразится и заболеет. Вот поэтому и нужно то, что недоброжелатели любят называть «политической корректностью» - элементарная коммуникативная гигиена, санитария языка. Как и любую другую гигиену, ее трудно навязать и невозможно (в свободном обществе) обязать к исполнению – это вопрос культуры, поэтому каждый должен начинать с себя и показывать другим на своем примере. Вы ведь не будете специально чихать на человека с ослабленным иммунитетом? Вот и от сексистских шуток (а также унизительных шуток в адрес других структурно уязвимых социальных групп) неплохо бы воздержаться. И это не призыв к цензуре, это призыв к элементарной человечности.