Хоррор это жанр, необходимым условием которого считается его предназначение — он должен пугать зрителей. Если эти фильмы прекращают пугать, впору говорить о кризисе жанра, но мы не наблюдаем и этого — аудитория хорроров продолжает делать фильмам кассу. Скорее, стоит говорить о том, что старое определение устарело. Дело в том, что жанр постепенно поменял свою задачу с прагматической (пугать) на стилистическую (воспроизводить характерные приёмы).
Хорроры иногда отзывались на общественные страхи своего времени — например, первая «Годзилла» (Исиро Хонда, 1954) была прямой реакцией на проводившиеся США и СССР ядерными испытания, а «Уродцы» (Тод Браунинг, 1932) стали по-настоящему популярны именно после трагедии «Талидомида». Это пущенное в массовый оборот в 1956—62 гг. лёгкое седативное средство, которое оказалось настолько опасным для беременных, что успело вызвать сильные мутации у множества новорожденных. Страхов достаточно и в наше время, но функции массовых «запугивателей» уже давно взяли на себя сводки новостей. Интернет и в целом доступность большого количества информации способствуют не только образованности, но и атрофии чувств — страшное на экране стало привычным, а потому перестало быть страшным. Хоррорам пришлось адаптироваться к такой потере чувствительности, а на помощь пришли два фактора: консервативность любителей жанра и мода на цитатность. Чтобы собрать кассу, фильму в какой-то момент стало достаточно удачно процитировать известные образцы жанра. Радость узнавания позволяет зрителю, утратившему надежду испугаться, всё равно получить удовольствие от просмотра. Так что современный хоррор прежде всего ориентируется на воспроизводство некогда зарекомендовавших себя приёмов «классики жанра». Сегодня фильмы уже мало способны испугать. Но это не отменяет ни вероятности зрительского удовольствия, ни возможности новаций — как технических (см. напр. «Маньяк», Франк Халфун, 2012), так и сюжетных (см. напр. «Хижина в лесу», Дрю Годдард, 2012).