Почему переводы стихов на другой язык не считаются самостоятельным произведениями? Понятно же, что это уже не сонеты Шекспира, например, а Маршака.

Когда не считаются, а когда и считаются. Двести лет назад баллады Василия Жуковского, преимущественно представлявшие собой переводы немецких, французских, английских авторов, в значительной степени прочитывались как произведения Жуковского прежде всего, и публиковаться такие тексты могли с соответствующей маркировкой: не как сегодня — «Шиллер. Перевод Жуковского», а «Жуковский. Из Шиллера».

Не бывает «абсолютного перевода», сохраняющего все существенно важные свойства оригинала: всегда что-то уходит, что-то остаётся, что-то привносится переводчиком (не обязательно умышленно — зачастую поневоле: «принимающий» язык или «принимающая» культура иначе не позволяют). Что из этого действительно важно, а чем можно пренебречь, — вопрос конвенции: скажем, русская традиция поэтического перевода требует воспроизводить (насколько это возможно) метрику, рифмовку, фонику оригинала (поскольку в целостности стихотворения они играют огромную, нередко решающую роль), а в большинстве западных переводческих школ от этого отказались, стремясь зато как можно точнее воспроизвести содержание текста (поскольку всё равно форма зависима от языка и культуры, и русский сонет пятистопным ямбом воспринимается русским читателем совсем не так, как английский читатель воспринимает английский сонет пятистопным ямбом).

Следовательно, при внимательном рассмотрении вопрос не стоит в форме «или — или»: чьи это сонеты — Шекспира или Маршака? — В некоторой степени и в некотором смысле — Шекспира, в некоторой степени и в некотором смысле — Маршака. Необходимость жёстких ответов на такие неоднозначные вопросы — не столько культурная, сколько экономическая и юридическая: издательство должно точно знать, у кого нужно спрашивать разрешения и кому придётся платить деньги за публикацию. Но если нас с вами финансовый и правовой аспект не интересуют — можно не рубить с плеча и видеть проблему с разных сторон.