Разделение подчеркивается уже формулировкой вопроса: говоря, что Дали и Уорхол занимались дизайном, мы уже используем слово “дизайн” в значении “не только искусством”, поскольку мы знаем Дали и Уорхола не как дизайнеров, а как художников. Примерно так же мы говорим, что Тургенев писал публицистику (а не только романы) — и тем подчеркиваем, что публицистика и романы являются сколь угодно близкими, но все-таки разными вещами. У них разная форма, разные задачи, они по-разному используются и читаются.
Уорхол тематизировал эту близость, методологически размывая края насколько это возможно — но они размываются только до определенной степени, и только внутри изолированных художественных практик. Та же фабрика Уорхола только повторяла опыт художественных гильдий эпохи Возрождения (и производила работы, повторяющие принципы иконографики эпохи Возрождения), тогда как работа Уорхола как дизайнера упаковок для бытовой химии имела такое же отношение к его картинам, как и логотип “Чупа-чупс” — к манифесту сюрреализма.
Эта разница — не качественная. Она социологическая.
Кроме того, если бы разделения не было, то было бы и не о чем говорить. Джеймс Элкинс в книге “What happened to art criticism” приходит в пример газетную заметку о дорожной аварии, в которой потерявший управление автомобиль разбился о парковую скульптуру Генри Мура, не нанеся ей никакого вреда — литая бронза, все-таки, не хрен собачий.
В своем комментарии Элкинс пишет:
Cultural criticism often depends on the pleasure that comes from unexpected juxtapositions of high art and popular culture: Moore and car crashes. The writing is conflicted: if high and low, fine art and popular culture, were in fact wholly blended as some cultural criticism implies, then juxtaposing disparate parts would no longer produce a frisson of campy pleasure. Cultural criticism still needs to have a little laugh at the expense of the defenders of art, and that is evidence that high and low are still separable.
В свете чего вопрос оказывается даже не в том, существует ли разделение как таковое, а в том, почему оно так сильно располагает к компульсивной культурной критике.
Парадоксальность искусства в том, что оно объединяет как людей высокого статуса и достатка, так и самых бессильных и беззащитных — так что его отношения с деньгами, социумом, общественными интересами и т.д. всегда были и будут достаточно амбивалентны. В каком-то смысле искусство базируется именно на том, чего дизайн, например, всегда пытается избегать — конечной неопределенности. В этом родство искусства с ее двумя исторически близкими попутчиками — церковью и академией.
Это сложное положение, поскольку оно делает искусство объектом всего спектра человеческой критики, от адекватного осуждения конкретных статусных механизмов, до вымещения обычной закомплексованной злости. Попытки уравнять искусство с дизайном — всего лишь одно из явлений на этом спектре.
О ерунде вообще речи не идёт.
Искусством может быть все что угодно, если отвечает определенным критериям. В чем смысл искусства? По правильному ответу можно нащупать эти критерии.