Что касается князей и царей, то, к примеру, в музее-заповеднике Коломенское на экспозиции, рассказывающей о жизни дворца царя Алексея Михайловича есть витрина, посвященная интерьеру женских покоев (терема царицы и царевен). Там представлены книги, из которых особенно примечательна «Повесть о Варлааме и Иоасафе», средневековый роман, имеющий восточное происхождение. Произвдеение было обработано наставником царских детей, Симеоном Полоцким, однако известно в русской книжной культуре и в гораздо более ранних версиях. Произведение это, в христианской традиции, имеет следующую фабулу: языческий царевич Иоасаф, под чутким руководством своего наставника, христианина Варлаама, переходит в христианство. Такая литература, имеющая нравственное и религиозное значение, но заключенная в форму увлекательного повествования, вполне могла скрашивать досуг монарших детей. Не стоит забывать и об «Александрии» (русском переложении античного романа «История Александра Великого»), которая также известна в русской книжной культуре; или повествование о приключениях Бовы Королевича, которое являлось переложением французского средневекового романа - вполне занимательно и любопытно. Особенно эрудированные, вроде юного княжича Иоанна Васильевича (будущего Ивана Грозного), могли читать исторические повествования о римских и византийских императорах, пришедшие к нам из византийской исторической традиции. Так что можно было вполне обойтись без сказок про Емель и щук и прочих персонажей.
Кроме того, стоит отметить, что большинство читаемых нами сказок - это позднейшие обработки, а то и вовсе авторские произведения (А.С. Пушкина, П.П. Ершова). Русские народные сказки - это произведения фольклорного типа, восходящее к далекому прошлому, и имеющие устное хождение в народной среде, но воспитателей для царских детей не набирали из простого народа. Мамки и дядьки из боярских семей совершенно необязательно должны были быть знакомы с устным творчеством простых людей; в XVIII же веке Н.И. Панин вряд ли потчевал своего воспитанника, цесаревича Павла Петровича, народными сказками; не мог их рассказывать цесаревичам Александру и Константину швейцарец Ф.С. Лагарп. Упомянутый пример Жуковского хорош, но тот же Жуковский для пользы читающего юношества переложил на русский Гомера. Как литератор, он обращался к народной культуре, но в его переложении мы сталкиваемся с уже авторскими произведениями, а не народным творчеством.