Как с научной точки зрения объяснить представление «красоты» у человека?

На этот вопрос придётся сначала ответить неправильно.

Чуть больше десяти лет назад появилось отдельное направление науки — нейроэстетика. Поскольку про мозг мы знаем несоизмеримо больше, чем раньше, но по факту всё еще ни хрена, всё, что это направление пока что успело выяснить, стоит под основательным вопросом. Но есть несколько предположений.

То, как мозг вообще воспринимает что-либо, сопровождается двумя основными факторами: постоянством и абстрагированием.

Постоянство заключается в том, что мозг держит образ чего-либо, на что он нацелился, постоянным, вне зависимости от угла зрения, движения, освещения, и т.д. Если в комнате стоит стул, мы узнаем его, как бы он там ни стоял (более того, прочитав эти строки, вы сразу представили себе комнату со стулом, которых, между прочим, вообще нет).

Абстрагирование состоит в том, что мозг, глядя на любое изображение, строит иерархию изображенного. Это как очень продвинутый face finder — определяются наиболее важные точки, остальное размывается. Таким образом, когда перед вами стоит мужик с топором, мозг знает, что топор важнее цвета его ботинок.

Искусство поворачивает эти процессы вспять. Художники не просто воспроизводят образы — они каким-то образом воспроизводит их так, чтобы мозг запел и заплясал.

Причины, по которым мозг пляшет от той или иной картины, до конца не выяснены — теории включают в себя гипертрофированные стимулы, изолированные стимулы, свойства прохождения цвета через сетчатку, и т.д. — где тут корреляция, а где причинность, говорить пока рано. Но мы точно знаем, что мозг, в принципе, всё воспринимает как реальность. Для мозга нет нереального. Это относится в равной степени и к фигуративной, и к абстрактной живописи, хотя мозг воспринимает их очень по-разному, и ему чаще всего требуется намного больше времени чтобы "сканировать" абстрактное полотно, зато как только он с ним разберётся, эмоциональный эффект часто оказывается намного сильнее, чем в случае с живописью фигуративной.

Достаточно интересно, что в отдельных исследованиях учёные занимались тем, что кадрировали, меняли цветовой баланс, и смещали элементы картин — к примеру, работы Миро и Мондриана — и мозг испытуемых, отзывавшийся на оригиналы, не отзывался на изменённые композиции, примерно так же, как он не отзывается на живопись детей, животных, а также сгенерированную на компьютере. Он знает, что всё это не то.

Но не менее не тем оказывается и этот ответ.

Аристотель считал, что красота отделена и от наблюдения, и от наблюдателя. Тарковский говорил, что искусство красиво, когда оно выражает какую-то правду, потому что правда почему-то красива. Будда ничего не говорил о красоте, а просто показывал толпе цветок, и один из учеников улыбался.

Вопрос о красоте всегда задаётся в одном пласте бытия, но решается он в другом. Красоту не измеряют, а проживают. Она не укладывается в критерии, не имеет определений, не оставляет следов в наблюдателе, и вообще, с нейрологической точки зрения, по большому счету не существует. И тем не менее, мы всегда знаем, когда она перед нами. И эта бытийная неопределимость в некотором роде предохраняет ее от умаления в цикл механических мозговых реакций, способных описать все мельчайшие детали этого опыта, но только не опыт сам по себе.