А я вот не видел, но все равно скажу.
Что все такие серьезные и нервные, как будто реэкспозиция или любая другая выставка — это конец света и навсегда? Это не столько к текстам критиков относится (может, им даже я прощаю), сколько к бесконечным комментариям в фб. И не только к ГМИИ, конечно.
Мы хотим, чтобы музей (не только этот) развивался? Был живым, был культурной институцией, а не хранилищем? (Я лично хочу. Я бы хотел, чтобы музей изящных искусств был радикальнее музея современного искусства). Тогда музей должен развивать себя. И если он это делает, то неизбежны ошибки, или вещи, которые нравятся одним, но не другим, или решают одну задачу, но не другую и т.д. Это естественный процесс.
Я знаю, что кто-то скажет: эксперимент — это хорошо, а реэкспозиция — это был непрофессионализм. Но когда это говорит Елена Борисовна Шарнова, то это хотя бы развернутая критика и позиция, в каком-то смысле, конкурента. Не говоря уже о том, что она буквально один из десятка людей в стране, которые обладают таким глубоким пониманием ситуации — Артгид знал, кого попросить.
Но зачем всем остальным судить о профессионализме, какая культурная выгода? Я вижу в такой жесткой критике со стороны сообщества и зрителей большую проблему. Во-первых, институции начинают бояться экспериментов. (Сверху им тоже рекомендуют не дразнить гусей). Как следствие, они не учатся. Во-вторых, они не объясняют свои действия (боясь еще большей критики), что не дает нам всем более глубокого понимания процесса — я имею в виду культуру, а не какие-то интриги внутри.
Я бы предположил, что куда полезнее критику вести с презумпцией, что любой эксперимент — это интересно. «Как интересно, ужаснее стен я еще не видел!», «Вот это да, Рембрандта может "убить" какой-то дизайнер» и так далее. Если уж совсем ничего интересного, то лучше промолчать — хотя бы не будет лишнего давления на музей. Критика Шарновой — полезна, потому что она развернутая и глубокая. А сотни вздохов в фб, по-моему, не очень полезны.
Кстати, по-моему, на реэкспозицию и на «Сближения» (тоже не видел, но говорю) надо смотреть как на один проект.
Потому что, как мне кажется, интересный вопрос, и самый сложный — что такое Пушкинский, его коллекция и его постоянная экспозиция, и его выставки. Я уверен, что сейчас этого никто не знает. Реэкспозицию можно ререэкспонировать, и так хоть десять раз. А если ничего не делать, то ответ на этот вопрос и не найти.
Даешь доброжелательную, конструктивную, т.е. интерпретирующую, а не оценивающую критику музейной работы!