Если коротко, то по-моему, нет.
Во-первых, нет «оригинальных стилей». Во-вторых, за эклектикой стоят самые разные идеи, есть свои успехи и провалы.
Теперь длинно.
Представление об эклектике как о чем-то очень плохом, особенно в нашей стране, возникло в начале XX века. Эклектика действительно начала вызывать раздражение своей пестротой. А главное, она не отвечала новым интересам архитекторов к зданию как целостной структуре. Это понимание формировалось медленно с середины XIX века.
Но тогда же возникла и эклектика — как интерес к выразительности и уникальности. И как интерес к истории архитектуры за пределами канона классицизма. Об этом очень хорошо писала недавно умершая Евгения Ивановна Кириченко в книгах «Архитектурные теории XIX века в России» и «Русская архитектура 1830 - 1910-х годов» — их легко найти в сети.
Но в 1910-х–1920-х гг. на эклектике был поставлен крест. Ее реабилитация началась уже в 70-х (как и реабилитация маньеризма, например).
Представление о чистых стилях более или менее появляется тоже в XIX веке. Его можно найти не только в трудах искусствоведов, но и в лекциях, наверное, главного теоретика архитектуры того времени — Виолле-ле-Дюка. В своих «Беседах об архитектуре» (их тоже легко найти) он проходится по всем временам и везде подчеркивает, что стиль — это выражение духа времени, народа, климата и отношения к конструкции.
Последнее для него особенно важно (он же фанат готики): чем более конструктивно мышление архитектора, тем он ближе к чистому стилю. Греки лучше римлян в отношении ордера. Он страшно критикует эклектику и бозар.
На самом деле, как и архитекторы-эклектики, Виолле-ле-Дюк верит в то, что есть национальный дух, дух времени и этот дух должен максимально выразить себя в искусстве, в т.ч. в архитектуре.
Но эклектики хотели прикоснуться к этим разным «духам», представить их людям. В потрясающем эссе Гоголя
«Об архитектуре нынешнего времени» есть фантазия об улице-музее архитектуры:
«...не мешало бы иметь в городе одну такую улицу, которая бы вмещала в себе архитектурную летопись [...] зритель видел бы с двух сторон возвышающиеся величественные здания первобытного дикого вкуса, общего первоначальным народам. Потом постепенное изменение ее в разные виды: высокое преображение в колоссальную, исполненную простоты, египетскую, потом в красавицу греческую, потом в сладострастную александрийскую и византийскую с плоскими куполами...»
Архитекторы-эклектики этого и добивались в некоторой степени. А Виолле-ле-Дюк считал, что это все надо оставить в прошлом и искать чистый стиль современности.
Проблема обеих точек зрения в том, что они построены на идее нации и идее стиля, которые уже давно никто не считает адекватными реальности.
Стиль — это попытка свести к общему знаменателю много разных явлений, при этом в жертву часто приносится не только своеобразие местной архитектуры или вкуса какого-то архитектора, но и просто логика и факты — все, что не вписывается в рамки стиля — вычеркивается или объявляется негодным («плохое барокко», «слабый классицизм», «третьестепенный модернизм»).
Нация, национальная культура — это конструкты, имеющую очень сложную и интересную природу. Они связаны с реальностью весьма хитро, но не напрямую.
В результате, я думаю, мы имеем следующее.
И стремление следовать чистым стилям, и стремление их сочетать или видоизменять может быть мотивировано разными взглядами и желаниями: от искреннего интереса к истории, интереса к игре с формами — до просто желания угодить владельцу очередного псевдо-шале или мини-версаля на Рублевке.
Результат зависит от твердости руки и вкуса, а также качества реализации. Но не думаю, что какая-либо принципиальная позиция в этом вопросе выдерживает проверку опытом.
С другой стороны, архитекторам, наверное, надо иметь такие позиции, так что, кто считает эклектику самым страшным злом — имеет право.