Посоветуйте, пожалуйста, незаезженные и красивые стихи о ВОВ

Ну, Вероника Тушнова, например.

САЛЮТ.

Мы час назад не думали о смерти.

Мы только что узнали: он убит.

В измятом, наспех порванном конверте

На стуле извещение лежит.

Мы плакали. Потом молчали обе.

Хлестало в стекла дождиком косым...

По-взрослому нахмурив круглый лобик,

Притих ее четырехлетний сын.

Потом стемнело. И внезапно,круто

Ракетами врезаясь в вышину,

Волна артиллерийского салюта

Тяжелую качнула тишину.

Мне показалось, будет очень трудно

Сквозь эту боль и слезы видеть ей

Цветенье желтых, красных, изумрудных

Над городом ликующих огней.

Но только я хотела синей шторой

Закрыть огни и море светлых крыш,

Мне женщина промолвила с укором:

"Зачем? Пускай любуется малыш!"

И, помолчав, добавила устало,

Почти уйдя в густеющую тьму:

"...Мне это все еще дороже стало-

Ведь это будто памятник ему". 

*

ПИСЬМО.

Хмуро встретили меня в палате.

Оплывала на столе свеча.

Человек метался на кровати,

Что-то исступленное крича.

Я из стиснутой руки солдата

Осторожно вынула сама

Неприглядный, серый и помятый

Листик деревенского письма.

Там, в письме, рукой неумелой

По-печатному писала мать,

Что жива, а хата погорела

И вестей от брата не слыхать.

Что немало горя повидали,

Что невзгодам не было конца,

Что жену с ребенком расстреляли,

Уходя, у самого крыльца.

Побледневший, тихий и суровый

В голубые мартовские дни

Он ушел в своей шинели новой,

Затянув скрипучие ремни.

В коридоре хрустнул пол дощатый,

Дверь внизу захлопнулась, звеня.

Человек, не знающий пощады,

Шел вперед, на линию огня.

Шел он, плечи крепкие сутуля,

Нес он ношу - ненависть свою.

Только бы его шальная пуля

Не задела где-нибудь в бою...

Только не рванулась бы граната,

Бомба не провыла на пути,

Потому что ненависть солдату

Нужно до Берлина донести! 

***

Ну, или Муса Джалиль. Этим стихотворение вообще убивать можно, хотя оно местами и нескладное.

Их расстреляли на рассвете

Когда еще белела мгла,

Там были женщины и дети

И эта девочка была.

Сперва велели им раздеться,

Затем к обрыву стать спиной,

И вдруг раздался голос детский

Наивный, чистый и живой:

-Чулочки тоже снять мне, дядя?

Не упрекая, не браня,

Смотрели прямо в душу глядя

Трехлетней девочки глаза.

"Чулочки тоже..?"

И смятеньем эсесовец объят.

Рука сама собой в волнении

Вдруг опускает автомат.

И снова скован взглядом детским,

И кажется, что в землю врос.

"Глаза, как у моей Утины" -

В смятеньи смутном произнес,

Овеянный невольной дрожью.

Нет! Он убить ее не сможет,

Но дал он очередь спеша…

Упала девочка в чулочках.

Снять не успела, не смогла.

Солдат, солдат, а если б дочка

Твоя вот здесь бы так легла,

И это маленькое сердце

Пробито пулею твоей.

Ты, человек, не просто немец,

Ты страшный зверь среди людей.

Шагал эсесовец упрямо,

Шагал, не подымая глаз.

Впервые, может, эта дума

В сознании отравленном зажглась,

И снова взгляд светился детский,

И снова слышится опять,

И не забудется навеки:

"ЧУЛОЧКИ, ДЯДЯ, ТОЖЕ СНЯТЬ?"