Большинство из тех, кого мы называем COVID-диссидентами, всё же относятся не к диссидентам, а к так называемым в западных странах COVID-минимизаторам. Это те, кто признают существование вируса, но считают, что он не опаснее обычного гриппа. Этим они отличаются от тех же ВИЧ-диссидентов, которые считают, что никакого вируса ВИЧ не существует. Такие минимизаторы могут представлять большую опасность, потому что в обществе людей с такими взглядами достаточно много.
Нельзя точно сказать, почему люди придерживаются этого мнения, но возможно, этому способствует то, что у коронавируса не наблюдается больших показателей смертности — даже в Италии это были не те показатели, которые были бы, к примеру, при чуме XIV века. Поскольку перед обычными людьми нет наглядной картины того, как распространяется и влияет на организм вирус, у них часто появляется какая-то почва для собственных интерпретаций происходящего в мире. Этому способствует и недоверие некоторых социальным институтам, институтам медицины, правительству, международным организациям или увлеченность теориями заговора.
Ещё важно деление на COVID-минимизаторов и COVID-отрицателей (это более правильный термин, чем «COVID-диссиденты»). COVID-отрицателей, которых и называют диссидентами, гораздо меньше чем тех, кто всё же признает существование вируса, но считает, что эпидемией пользуются корпорации и правительства.
И к диссидентам ошибочно относить тех, кто верит в существование коронавируса и просто готов принять как факт его существование с неким фатализмом. Это несколько иной взгляд на жизнь, в котором люди смирились с этим риском, не отрицая опасности вируса.
Такая категория людей выходит за рамки понятия COVID-отрицателей. Для всех современных обществ эпидемия коронавируса стала огромным шоком, с которым мы ещё не справились. Инфекционные заболевания, которые требуют подобных карантинных мер, для современного человека кажутся чем-то, что осталось в далеком прошлом.
Но для людей XIX века какие-нибудь эпидемии холеры казались вещью столь обыденной, какой нам сейчас кажется ДТП, — и иронично, что для этих же людей ДТП было таким же культурным шоком, каким для нас является сегодняшняя пандемия. Но сейчас смерть в ДТП стала таким обыденным фактом, что мы не можем себе представить, что на основании этого кто-то решит запретить машины.
Есть и ещё одна причина, по которой у нас может быть так распространено отрицание или минимизаторство коронавируса. У нас есть история ВИЧ, который не сразу был выявлен — сначала было обнаружено новое заболевание, которое было опасным и произвело шок, а уже спустя более года выяснилось, что оно вызвано вирусом, был определен этот вирус и то, как он распространяется. До этого момента в научных кругах оспаривали результаты тестов, были расхождения во взглядах и эпидемию не признавали, была некая неопределенность.
И сейчас мы наблюдаем нечто похожее, ведь COVID-19 до сих пор не изучен до конца, и о нём нет однозначного мнения в научном сообществе, как и о том, как с ним бороться. Например, Швеция, страна со своими эпидемиологами, с учеными степенями, отказалась вводить карантин — мы же не можем сказать, что они какие-то безумцы, похожие на ВИЧ-отрицателей. У них есть определенная позиция, хотя с ней не согласны другие.
И то, что в сообществах ученых и врачей нет консенсуса по поводу степени угрозы COVID-19, создает плодотворную почву как для COVID-минимизаторства, так и для COVID-отрицания. Люди из каждой категории могут ссылаться на легитимных ученых и органы, которые признают, что вирус есть, но не сходятся в мнении том, насколько оправданы карантинные меры в борьбе с ним. Целые государства отвечают на этот вопрос по-разному своими примерами, и это дает людям повод брать их в пример.