Универсального ответа нет, потому что всё зависит от того, какие стихи читаются и перед кем, т.е. кто слушает.
Феномен эстрадного чтения, с криками и завываниями, был вызван к жизни особой ситуацией советской Оттепели, когда в поэзии разрешили немного свободы (а в политике или в религии — по-прежнему нет), и люди массово ломанулись за стихами не потому, что их волновали именно стихи, а потому, что глоток свободы оказался именно здесь, — для этой аудитории, разгорячённой и благодарной, но не очень понимающей, нужны были или совсем простые и доступные слова, или особенно броская и эффектная интонация. В сегодняшней ситуации эту манеру чтения унаследовали (кто сознательно, кто бессознательно) авторы, нацеленные на успех у случайной публики — на турнире по слэму, например, или на платных концертах среди собранной в соцсетях публики. Крупных поэтов среди них, за буквально 1-2 исключениями, нет.
Чтение молодого Бродского лишь поверхностно напоминает эстрадно-стадионную манеру, потому что не направлено на наиболее выразительную подачу конкретных особенностей текста — наоборот, оно довольно монотонное, скрадывающее подробности и оставляющее одну ритмико-интонационную волну. Это не представление, а заклинание. Оно способно завораживать, но разобрать в авторском чтении Бродского, что там к чему в самом стихотворении, было очень трудно, почти невозможно. Однако это не было для Бродского проблемой, потому что его манера чтения формировалась в довольно узком кругу неподцензурной литературы, где все друг о друге примерно знали и понимали, кто что пишет, — то есть читаемые автором публично (на каком-нибудь квартирнике) тексты или уже были знакомы слушателям, или их можно было тут же прочесть в машинописи. В подобной ситуации находились и другие великие поэты самиздата — и у многих из них тоже выработалась антириторическая, затрудняющая восприятие манера чтения, задача которой не в том, чтобы облегчить читателю восприятие, а в том, чтобы сформировать цельный образ автора и его поэтики: например, Всеволод Некрасов свои стихи довольно невнятно бормотал себе под нос. Однако это было связано, в случае Некрасова, ещё и с особым устройством ритма и синтаксиса в его стихах — трудно себе представить стихи Евгения Рейна или Сергея Гандлевского, с их чёткой метрикой и продуманным строем фразы, в таком же проборматываемом варианте.
Если каждый автор приноравливает свою манеру чтения к особенностям своей поэтики и к своему представлению о том, кто и зачем придёт его послушать, — тем более следует применяться к конкретным обстоятельствам тому, кто собирается читать публично чужие стихи. Именно с этим проблема у большинства актёров, которых учат читать Лермонтова и Блока, в довольно-таки искусственной театральной манере, — и современная поэзия в таком исполнении звучит крайне фальшиво. Но это не вопрос об отказе от эмоций и выразительности: просто стихи бывают разные — и в них разные эмоции, требующие разной выразительности.
Бродский читал без интонаций, вообще-то