Самый ранний источник, откуда может происходить этот слух, — это, по-видимому, записки некоего Богуславского, про которого немного что известно, кроме того, что он был действительный статский советник и прокурор в Петербурге в 1840-х годах. В журнале «Русская старина» в 1879 году напечатаны его исторические анекдоты, разной степени достоверности. Вот нужный нам:
«В Париже кто-то сочинил пиесу под заглавием “Екатерина II и ее фавориты”, где эта великая государыня была представлена в самом черном виде. Эту пиесу давали на театрах. Только что государь узнал об этом, как в ту же минуту написал собственноручно следующее повеление нашему послу при французском дворе графу Палену: “С получением, в какое бы то время ни было, нисколько не медля, явитесь к королю французов и объявите ему мою волю, чтобы все печатные экземпляры пиесы «Екатерина II» были тотчас же конфискованы и представления запрещены на всех парижских театрах; если же король на это не согласится, то потребуйте выдачи ваших кредитивных грамот и в 24 часа выезжайте из Парижа в Россию. За последствия ее отвечаю”».
Далее немножко сокращаю рассказ о переговорах Палена с королем французов; итог такой: после того как Пален передал королю Луи-Филиппу слова Николая I, французское правительство запретило давать эту пьесу на театрах и конфисковало все печатные экземпляры. Разумеется, граф Пален остался после этого по-прежнему в Париже.
У анекдота Богуславского есть и вторая часть, где как раз и фигурирует «миллион зрителей», хотя и без серых шинелей: «В 1844 года вышла в Париже вновь пиеса “Император Павел”, которую хотели дать на сцене. Узнав об этом, Государь написал королю французов, что “если не конфискуют этой пиесы и не запретят ее представление на сцене”, — то он “пришлет миллион зрителей”, которые ее освищут».
Что здесь правда? Правда то, что во Франции действительно было сочинено немало пьес («Екатерина II, или Императрица и казак», «Потемкин, или Каприз императрицы», «Chut!» и др.), в которых использовали один и тот же сюжет о том, что у Екатерины II было много любовников. Понятно, что российскому императору это нравиться не могло, но тем не менее правдивость вышеприведенного анекдота сомнительна. Для начала следует уточнить, что «собственноручно», напрямую император не переписывался с послами, это делалось через посредство вице-канцлера К.В. Нессельроде, и уже одно это вызывает большие сомнения в правдоподобности анекдота Богуславского. Вдобавок одна из таких пьес, «Chut» Эжена Скриба, была поставлена в 1836 году, как раз когда Пален был послом, и Александр Иванович Тургенев, автор замечательных культурных хроник парижской жизни, описал ее в своем очерке, опубликованном в 4-м томе «Современника», и русская цензура спокойно пропустила его текст. И саму эту пьесу не запретила не только французская, но даже и русская цензура.
Но все-таки некий реальный прототип у анекдота Богуславского отыскать можно.
Это, как мне кажется, история с рукописью «Записок» Екатерины. После смерти Екатерины II остался конверт, адресованный ее сыну Павлу, с которым у нее были напряженные отношения, и в нем был текст этих записок. Не то чтобы там говорилось что-то чудовищное, но понятно, что Екатерина там предстает не великой императрицей, монархиней, она как минимум предстает там женщиной. Павел показал «Записки» своему приближенному князю Александру Куракину, тот снял копию, эта копия после его смерти оказалась в распоряжении уже упоминавшегося Александра Ивановича Тургенева, а от него пошли дальнейшие копии. Их было не так много, но тем не менее ограниченный круг людей (в их числе Пушкин) оказался в курсе этих записок. И вот, когда Тургенев находился в Париже, прошел слух, сложно сказать откуда взявшийся, что во Франции собираются печатать эти записки. Николаю очень не хотелось, чтобы эти записки были напечатаны, потому что он полагал, что этим будет уронена честь российской монархии. Поэтому по приказанию императора Нессельроде написал тому самому Палену, Пален написал Тургеневу и потребовал у него сдать имеющийся у него список. Тургенев ответил, что рукопись хранится у его брата на даче, в трех часах езды от Парижа, в закрытом на замок сундуке, и никто ее не видел. Но тем не менее он свой долг подданного выполнил и эту рукопись вернул (другое дело, что, видимо, у него остался еще один экземпляр, потому что вернуть-то он вернул, но рукопись потом нашлась в его архиве, который впоследствии попал в Пушкинский Дом). Подробности этой истории можно узнать из статьи: Мильчина В.А., Осповат А.Л. Много шума из ничего: мемуары Екатерины II в приватной и служебной переписке 1838 г. // Memento vivere. Сборник памяти Л.Н. Ивановой. СПб., 2009. С. 132—151.
Эта история отличается от истории Богуславского тем, что она задокументирована; но нельзя не заметить между ними некоторого сходства: и Екатерина упомянута, и Николай защищает честь своей бабки. Рассказ Богуславского, как и все аналогичные истории, — это, по всей вероятности, косвенное преломление всех тревог по поводу действительно существовавших записок Екатерины.
В целом все эти истории — сгусток российского восприятия отношения Николая к Франции и режиму конституционной монархии, действительно скептического. Не знаю, насколько Богуславский мог быть осведомлен о том, что происходило при императорском дворе; какие-то слухи, конечно, до него могли дойти. Но в любом случае его рассказ — лишь анекдот, спрямляющий реальность, которая сама по себе гораздо интереснее.
***
На этот и некоторые другие вопросы пользователей TheQuestion я отвечала во время презентации моей книги «“Французы полезные и вредные: надзор за иностранцами в России при Николае I».
www.youtube.com/embed/ut4-skHtDyQ?wmode=opaque