Как в Российской империи XIX века относились к малым северным народам?

Хотя я занимаюсь историей Сибири и Севера в 17-18 веке, из историографии очевидно, что 19 век (особенно вторая его половина) был особенно важен для осмысления процесса колонизации как национального проекта России . То есть колонизация/освоение/присоединение Сибири к России стало видеться как имперский проект, во многом формирующий российскую государственность и национальное самосознание. Один из ключевых текстов конца 19 века о том, как осмыслялась Сибирь и её население, является книга Николая Ядринцева "Сибирь как колония". Правда, в ней Ядринцев в основном (и с годростью) говорит о формировании "расы сибиряков", об уникальной возможности наболюдать "появление новой расы" на примере смешания русской и сибирских культур. В этом аспекте коренное население виделось преимущественно через призму того, как оно могло обогатить империю. Но о так называемом "инородческом вопросе" и положении малых народов также заходит речь. Ядринцев пишет, что в целом "у нас", то есть в Российской империи (читай - в Петербурге) мало знают о малых народах, Эта низкая степень осведомлённости даёт Ядринцеву повод снова дать описание "всех народов, продживающий в империи" - любимое занятие имперской науки, коллекционирующей знания о своих владениях и постоянно их перебирающей и пересчитывающей, как сокровища в драгоценной шкатулке. Интересно то, что появляется нового в его описания в сравнении с этнографическими работами 18 века: 1) прогрессистский дискурс: сибирские "дикари" представляются промедуточным звеном на пространственно-временой оси, где Европа (а с ней и Россия), находятся на верху, а "дикари" Америки и Австралии внизу; 2) вписывание народов Сибири в то, что мы бы могли назвать сейчас расовой антропологией. То есть их "ценность" для империи теперь заключается не только в том, что они платят дань и принадлежат империи, а в том, что преставляют собой отдельный вид, который нужно уберечь от вымирания, а также принадлежат к более или менее развитой языковой семье и "цивилизации"; 3) признание насилия над народами (в том числе аборигенными женщинами): об этом, как ни удивительно, был довольно большой разговор не только у Ярдинцева в "Сибири как колонии", но и в его отдельной статье "Женщина в Сибири в XVII и XVIII столетиях", а также у других авторов (что интересно, в советской истории об этом говорить уже было не принято); 4) наконец, патернализм. То есть государство и "русский народ" как бы внезапно переосознали себя и решили из роли насильника и эксплуотатора перейти в роль опекуна. Вернее, объявить себя таковыми.

Конечно, невозможно дать ответ на вопрос об отношении к коренным народам Севера во всём 19 веке (кстати, Сибирь часто являлась взаимозаменяющим понятием для Севера и часто включала в себя, например, финно-угров и поморцев). Тем более надо уточнять, о чьём отношении идёт речь (государственном/церковном/культурном, и в каждом случае - кто акторы?), на каком уровне это отношение выражается (на уровне, например, государственной риторики или уровне повседневных практик) и как оно меняется на протяжении столетия. Поэтому важно принять во внимание, что текст Ядринцева не отражает всей действительности и является очень контекстуализированным продуктом высшего класса.