Если говорить об общих принципах внешней и внутренней критики источника, применяемых в гуманитарных науках - совершенно никакого различия нет. А вот если говорить о методологии гуманитарного исследования - такие различия, разумеется, есть. Можно сказать больше - они неизбежны, поскольку русская гуманитарная традиция, будучи по своему разнообразию и богатству не менее мощной, чем на Западе, развивалась в иных культурно-исторических традициях.
Если говорить в целом, то разделение гуманитарной деятельности на научную и художественную (то есть собственно на науку и искусство) в России, в отличие от Запада, далеко не так жестко и однозначно. Более того, можно назвать много примеров произведений гуманитарных наук, чьи авторы успешно использовали художественный метод для решения научной задачи.
Первопроходцем здесь был А. С. Пушкин. Как известно, он был не только литератором, но и серьезным историком, автором первой монографии о восстании Пугачева - "История пугачевского бунта". Однако, видимо, существовавшая тогда и находившаяся в распоряжении Пушкина-историка научно-историческая методология его до конца не удовлетворяла. Поэтому он параллельно пишет "Капитанскую дочку". Ключевский называл это пушкинское произведение "расширенным комментарием к "Истории пугачевского бунта", сейчас бы его назвали "микроисторической реконструкцией" ("Капитанская дочка" - это квази-мемуары Петра Гринева, якобы найденные в его архиве).
Здесь важно, что "Историю пугачевского бунта" и "Капитанскую дочку" нельзя воспринимать в отрыве друг от друга.
И вот эта традиция взаимодействия науки и искусства для научно-гуманитарной школы, существующей в России, является тем, что отличает лучшие ее достижения.
Нельзя сказать, что этого совсем не было в западной гуманитарной традиции - было, но гораздо (можно сказать, на порядок) менее ярко и существенно для западной науки. Хороший пример - "Имя розы" Умберто Эко, роман-комментарий в том числе и к его исследованиям в области медиевистики. Но ведь этот роман был создан через полтораста лет после "Капитанской дочки"!
Другой хороший пример - "Война и мир". Мало кто обращает внимание, но при создании своего романа Толстой широко использовал методы современной ему исторической науки (в том числе сравнительную критику источников). Причем некоторые идеи и выводы Толстого (например, о Бородинском сражении) были восприняты исторической наукой и широко обсуждались (и обсуждаются до сих пор).
При этом, что характерно, выдающийся роман "с другой стороны", посвященный наполеоновской эпохе - "Отверженные" Виктора Гюго, хотя и содержал подробный анализ Ватерлоо, событием для исторической науки (и наполеонистики) все-таки не стал.
При изучении эпохи революции и гражданской войны 1917-20 любой отечественный историк обязательно обратится как к одному из источников или к Булгакову, или к Шолохову, или к Блоку, или к Маяковскому, или к Бабелю. Хотя все прекрасно понимают, что это никакой не источник, а художественная литература - однако это не недостаток, а специфика, скорее даже преимущество отечественной гуманитарной научной школы.
Так что в целом можно резюмировать, что именно методология, находящаяся на границей между наукой и искусством (альтернативный метод, например), в России, в сравнении с Западом, гораздо более развита и используется гораздо более активно, и не только учеными-гуманитариями, но и - реже, но это до сих пор бывает! - литераторами.
Если же от методологии вернуться к источниковедению, то можно обнаружить, что современные герменевтические принципы работы с источниками в отечественной науке применялись еще задолго до того, как в нее вошел термин "герменевтика". Например, их еще в своих ранних работах использовал Натан Яковлевич Эйдельман (его любимое "автор текста - читатель текста"). Однако у нас они были восприняты не из философии, как на Западе, а из литературы и литературной критики.