Расскажите вашу историю поступления в университет. Легко ли было?

Итак, лето моего 17-летия, 1971-й. 
Меня удивило, что вступительные — в моём случае: литература, две математики и одна физика — в точности совпали с тем, что я только что одолел на выпускных. 

Дело в том, что на выпускных я совершил некий внутренний свой подвиг: я всё-таки обнаружил некую систему во всём школьном курсе и математики, и физики. Все отдельные разделы да законы обнаружили для меня какое-то своё единство, последовательно разложенное на части… 

И вот я получил оказию снова всё это проработать именно как единство, а не непостижимую эклектику, каковой знания представляются обычно школярскому восприятию. Я начал структурировать весь курс математики и физики. 
Как раз в последний год учёбы и по ТВ, и в прессе показывался Шаталов и мне счастливо случилось и очароваться, и вникнуть в его подход-метод. Всё такое срезонировало со мной. Я себе затеял систему карточек по всех предметам. 

И вот большой семейный круглый стол, родители, слава богу, уехали на машине через всю страну — я один в то лето жил дома — все поверхности большой комнаты были в моём распоряжении — и кругом всё оказалось усеянным карточками. 

Я ещё классе в шестом обнаружил чудо визуального решания — это когда хоть задачку по математике, хоть историю с географией — я норовлю нарисовать — строю схемки-карты читаемого — превращаю линейность изложения в одновременное для восприятия поле представления. 

А тут такими полями становились у меня не только сами, скажем, формулы, но и сами разделы курсов — обоих курсов — мат и физ… Но ведь мои увлечения структурностью полезли и в литературу. Я вдруг начал видеть толстовских, пушкинских. тургеневских, достоевских, гоголевских персонажей точно такими же участниками неких единых формул, какими видел, скажем, скорость + расстояние + время или ток + напряжение + сопротивление… 

Ещё вовсе не доводя эти троицы до единого их понимания, я уже заворожён был предчувствием этого всеобщего единства всего… 

На экзаменах я, как положено, боялся. Но вот передо мной вопросы моего билета — и я вижу всё сразу знакомым и понятным — и именно тогда я, помню, испытал едва ли не впервые — в теле — этот некий кураж всезнания, всепонимания — предчувствие спокойно-уверенного своего изложения. 

По физике экзаменаторша была, как я теперь понимаю — потому что именно она потом у нас физику и вела — элементарная стерва. Я понял сразу, что я ей не понравился. И она взялась за меня. Организм мой понял, что ему конец. Но каждый её вопрос — а у меня на него есть ответ: и хотел бы если бы умереть от страха, но ответ я знаю. А от неё — излучение злости. И она — новый мне вопрос. И снова — ответ знаю. Так и не дождались — ни я, ни она, когда же я проколюсь. Хотя оба, похоже, были уверены, что вот-вот. Она просто устала от меня. Но нет, она передала меня старичку — как я потом узнал — заведующему кафедрой физики. Он отделался всего парой вопросиков — наверное, его коронными вопросиками на завал — но я и их знал. 

Письменная математика была сначала. Когда я раньше всех всё там решил, я ещё посидел над листочком — подумал, в чём же подвох? Нам же годами рисовали ужас этого момента — именно письменного по математике. Но ничего иного в моих формулах-ответах не могло больше быть. Пришлось листочек сдавать и в каком-то сдвинутом состоянии топать домой. А потом увидеть себя в списках — пятёрка. Я их обманул? Вроде, нет… 

Устный по математике — опять как пинк-понг: каждый удар как бы чудом удалось отразить, но вот-вот промахнусь — но нет, опять отбиваю шарик на ту сторону. Что-то, думаю, в моей внешности не то, сто процентов — ну, не верят они, тётеньки эти возрастные, что такой — и вдруг всё знает… — Ну, что ж, — сказала она, вздохнув, мол, надо же! — мол, молодец. — И ставит пятёрку — эдак как бы проиграв мне партию. 

Литература — это было всегда моё, это был сам я. литература. Я уже тогда научился разрешать себе делать открытия в, казалось бы, открытом и переоткрытом мире литературных героев, всех заранее нам прописанных — выучи и повтори. А всё Наталья Долинина — мне вовремя попалась её книжка "Прочитаем Онегина вместе". Вот, откуда этот мой мир персонажей как формул физико-математических. 

А попался мне Базаров. И что тут за открытие можно было сделать. Ну, любовный треугольник — как три члена формулы… Но Базаров-то как раз был вот про это моё внедрение физики в лирику — ведь в этом как раз его смысл-пафос — гармонию алгеброй поверять… Что-то я там им выразил про лишность личности, не как все идущей. А потому умирающей — я уже знал тогда, что героев убивает сам их автор-отец, а вовсе не микробы. 

Вот русский язык — это моё минное поле, тут я могу нарваться. Но как-то между мин пройти удалось — не впасть в тупик из-за внезапного ступора "е" или "и"… А ещё я буковки путаю: преспокойно могу написать вместо "в" — "м" или наоборот. То же — парочка "у" и "ы" (тем более, в польском это и есть одно и то же)…