Какие воспоминания связаны у вас со школьными сочинениями? Нравилось ли вам их писать?

Как я теперь понимаю, школа мне дала знать, что писать сочинения — моё всё. Жаль, я так и не стал "писальщиком сочинений" в "по жизни". Не востребовано в "по жизни" такое писание сочинений, каким их в итоге пишу я. А вот где-то к старшим классам я стал писать сочинения как раз так, как их в "по жизни" надо бы писать, чтоб самореализоваться. То есть, писать "умно". Ну, то есть, умно в кавычках, то есть, будто бы умно. То есть, так, чтоб казалось, что умно, а по сути ничего не решая. 

У меня три фазы было в моём школьно-сочинение-писании. Поначалу, в младших классах, учительнице вовсе не нравилось, как я пишу. Надо было написать, что я хочу быть космонавтом или учёным, или великим художником, а я написал, что хочу работать в зверинце чистильщиком клеток и давальщиком еды зверям. 

В средних классах неожиданно мои сочинения как-то сверх нормы стали нравиться всем подряд учителям литературы. Я-то их писал для собственного удовольствия, забыв от учителе, по  опыту начальной школы ничего хорошо от его реакции не ожидая. И вдруг получалось, что я превосхожу не только класс, не только школу. В итоге сама директор школы (она литератор была) заказывала мне все сочинения, которые по городу объявлялись конкурсами. 

Вот вы видите, кстати, как я теперь пишу неуклюже. Это я специально. Точнее как раз не специально. Я пишу, как говорю — таким способом. Ведь когда говоришь, во-первых, поправиться нельзя. А, в-вторых, нельзя допускать пауз в говорении. И, в-третьих, надо говорить спонтанно. Не по бумажке — раз, а два — чтоб в итоге получился смысл. Теперь-то я научился — к концу жизни — писать именно так, как мне нравится. А именно: чтоб мне нравился и процесс, и результат. Но процесс — в любом случае. Результата может не быть, но процесс нравиться обязан.

Мне нравится и результаты моего писания-способа, и процесс, процесс особенно. Он у меня открытый, это процесс. Что значит "открытый": я в нём ищу его, а вовсе не так, что я уже его нашёл. Я нашёл не процесс, но способ поиска процесса. При этом, как вам ни странно, я точно отвечаю на исходный-заданный вопрос, потому что прямо сейчас показываю те начала моего писания — сочинение-писания — которые начинались уже в школе. 

Я хотел уметь именно так писать, как пишу только сейчас, лет с 55 после школьного моего сочинения-писания. Но именно тогда, совсем того не осознавая, в школьно-сочинениях, я именно этого и добивался — и это меня теперь удивляет: зная, как неумён я был — и вдруг такая на самом деле проницательность моя, такой глубокий подход, говоря привычным языком.

Так вот. Три этапа моего школьного сочинение-писания: непосредственный, спонтанный и угоднический. Непосредственный не нравился учителям, спонтанный очень нравился мне и вдруг понравился учителям, а угодническим я завоёвывал места на городских сочиненьевых конкурсах, чем прославлял школу и даже себе приносил полезные штуковины — книги дарили или вот абонементы в кино однажды. 

Между спонтанной и угоднической фазой была некая золотая фаза — когда я писал и для себя, но и для публики (в лице учительниц литературы). 

Конечно, надо прояснить, чем же спонтанность от непосредственности у меня тут отличается. Непосредственно — ещё не значит спонтанно. Непосредственно — это в том числе и не спонтанно, а пытаясь куда-то попасть в заданное. Я ещё не был спонтанным, то есть, не врущим, а пишущим именно так, как пишется, как поток сознания само собой бежит строкой. И, главное, в спонтанности — я же ищу своё удовольствие не только в процессе, но в содержании.

Погружение в себя — вот кайф, который я открыл в школьном сочинение-писании. 

Ясное дело, когда сочинения не свободную тему. Но я-то научился писать и про литературу, литературных героев, точнее — как их там обзывали — образы. Я только много-много лет понял, что школьником сам вышел на единственно замечательный способ творчества — "должно случиться открытие" — и не до процесса, а во время его. 

Актёрская игра — это имитация спонтанности. А зачем же её имитировать (тем более, что ни у кого не получается), если можно в самом деле быть спонтанным. 

а ещё же нужно быть пластичным. А спонтанность, оказывается, которая внутри, она и так пластична — она автоматически пластична, если за ней поспевать. И у внутреннего строя потока-сознаньего сама по себе имеется композиция — ровно такая же, как композиторы выкладывают в своих симфониях, а романисты — в романах. Но самое интересное — как рисуют художники. Там, у художников, всё сломается, если они поддадутся соблазну использовать привилегии немусичности своего ремесла. Мусичность — это когда ты запечатлеваешь процесс, разворачиваешь зрелищный ряд, а пластичность (по Брюсову) — это когда всё произведение твоё всё время перед тобой и ты непосредственно работаешь над результатом. 

Поскольку в итоге я дизайнер, то именно мусическость сочинение-писания, на которую я вышел в итоге, и научила меня делать свои пластические штуки.