Скорее он "самый московский писатель" — весь его художественный мир сформирован Москвой, подмосковьем и Троице-Сергиевой Лаврой, в нём совсем нет Петербурга и других регионов, точнее, они появляются как чужой экзотический мир очень редко. Исключение — страшное "Солнце мертвых". Поэтому здесь рускость означает скорее воскрешение разных пластов московского говора, от благочестивого красноречия до низового жаргона, которые не попали в русский литературный язык, такая реконструкция "сердца России". Отношусь хорошо за эту работу над языком, хотя некоторые его установки, например, идеализация московского купечества и белого движения, для меня сужают возможности сюжетного изобретательства. Некоторые его вещи, как "Неупиваемая чаша", считаю почти гениальными, хотя опять же это сужение художественного мира видно и там.