Ригоризм – слово из чисто этического лексикона. Это моральный педантизм, такие дотошность и неукоснительность в моральных правилах, которые уже не способствуют, а мешают нормальному сосуществованию людей и этим, видимо, вредят самой моральной задаче. (Если считать, конечно, что такая задача существует, и она – именно – нормальное сосуществование людей.)
Максимализм же – нечто более широкое: это склонность расценивать все наличное по его соответствию некоему идеалу (не только этическому), так, что все только недотягивающее до идеала отрицается вовсе, как не значащее ничего или даже оскорбляющее этот идеал. Эта установка хотя и простительная («благородная»), но тоже явно ошибочная, – уже потому, что она слишком многое обесценивает. Главное заблуждение здесь в том, что наиболее проблемное – обоснование самих идеалов – максималист наивно воспринимает как самоочевидное, воспринимая собственные субъективные представления как общезначимые. Максимализм деспотичен. В применении собственно к этике, однако, можно было бы сойтись на том, что общий для всех идеал отношения к ближним – не одно лишь соблюдение правил, сколь угодно точное, но еще и эмпатия, «любовь к ближнему», «любовь-агапе» (так именно и полагает ситуативная этика), и вытекающая из этого готовность не просто «отдать должное» моральным требованиям, но, главное, довести поступок до реального «доброго плода». «Любовь-агапе» – вот такая любовь, которая «долготерпит», «не ищет своего», «назидает» (учит понимать ближнего и поступать морально точнее)… Однако и здесь постоянное требование максимального – и следовательно неисполнимого – не может не вести к каким-то этическим срывам, неразрешимым парадоксам.