Вопрос тут, как всегда, с двойным дном: за что критиковал на словах, и за что на самом деле.
Про слова мы знаем — выставка говно, художники пидарасы, и советскому народу ничего такого не нужно. Классический утилитаризм: их учат на народные деньги, а они не изображают народных ценностей — хотя лютый упор на извращения в хрущёвской риторике и отодвигал эту утилитарность на задний план.
Это на словах. Подложка тут значительно интереснее.
Никита Сергеевич был совершенно искренним ленинцем и полагал, что всё массовое и народное не только является по определению лучшим и правильным, но и вдобавок обладает какими-то прямо-таки целебными свойствами. Так что понижение цензуры в оттепель было во многом связано с идеей того, что чрезмерный контроль великой народной культуре просто уже не нужен.
А зачем? Превосходство соцреализма в коммунистической идеологии постулировалось как нечто естественное и неизбежное, и было тождественно неизбежности коммунизма вообще: это может занять долгое время, но это произойдёт просто потому, что так работает коммунистическая модель истории. Она движется к пику, к самому общему и самому лучшему. У этого лучшего не может быть конкуренции.
К тому же, что после войны каноничным стало искусство беспроблемное — в котором зло уже побеждено, проблемы решены, враги выкорчеваны, и новые советские кадры всего лишь превосходят достижения старых советских кадров. Так что по разумению Никиты Сергеевича, к тому моменту истории искусство уже само должно было стать самым народным, идейным и конкретным. Никаких других вариантов и быть не может.
А авангард идее конечности немного антагоничен. Сама его природа подразумевает сопротивление любым барьерам, поскольку авангард является квинтэссенцией постоянно присутствующего в культуре стремления к сложности. О котором Хрущёв, видимо, попросту не подозревал.
Так что непечатно-жестикулярная реакция Хрущёва связана, скорее всего, именно с этим: с изумлением и шоком казалось бы взрослого человека, что искусство не работает в чётком соответствии его представлениям о нём. Что обаяние народного, оказывается, не всесильно.
Плохих художников Хрущёв мог бы вытерпеть. Судите сами, много ли вы реагируете на вещи, которые просто плохи? Но видимое опровержение того, что должно быть очевидным носителем ценности — это задевает по-настоящему. И для Хрущёва сие было, наверное, тем же, чем датские карикатуры были для моджахедов.
В свете чего совершенно неудивительно, что первая же инстинктивная реакция Хрущёва — тогда же на выставке — была в том, чтобы всё сразу же запретить. "Я приказываю, я сказал". Это уже потом были слова о правдивости, идейности, нужности. И это наглядно показывает, что утилитаризм, как вечный главный аргумент в пользу регуляции искусства, является всего лишь прикрытием инстинктивному желанию упростить, представлению о том, что всё должно работать каким-то одним способом, вне зависимости от внутренних механизмов самой культуры, в которой всё это происходит. "Советский народ" — возникает вторым. "Запретить" — возникает первым.
Но главная ирония тут состоит, конечно, в том, что работы эти не были ни в какой мере антисоветскими. Художники оттепели в большинстве своём были лояльны власти, изображали всё те же рабочие будни, человеческий быт, историю, революцию. Они радовались, что хватку чуть-чуть ослабили, и были полны надежд на то, что теперь можно будет делать всё в сущности то же самое, что делал соцреализм, просто другими способами. Что Элий Белютин, организатор выставки, и пытался объяснить Хрущёву в ответ на критику. Дорогой Никита Сергеевич, скорее всего, просто не обладал достаточными познаниями в живописи, чтобы его понять. Ну, или просто не слушал.
Такие дела.