В чём суть литературы абсурда, в частности, творчества Хармса?

Всё-таки есть литература абсурда, и есть Хармс.

Литература абсурда описывает мир как лишенный каких-либо причинно-следственных связей. Где дважды два может быть и равно четырём, но лично вам от этого легче не будет — для собственной человеческой жизни во всём этом смысла не больше, чем в случайном наборе знаков. Осмысленный мир пал, всё разъединено, все действия бесполезны, все дороги ведут в тупик. Ужас-ужас.

Тремя китами литературы абсурда как правило называют Кафку, Беккета и Ионеско. Называют заслуженно. Но по сравнению с тем, что делал Хармс, их описание мира — это розовый рай с гуриями и массажем.

У Хармса дважды два равно тю-тю-тю. Это в лучшем случае. В худшем оно равно Машкин убил Кошкина.

Все абсурдисты так или иначе интерпретируют мир, и приходят к выводу, что интерпретировать его невозможно. Хармс обрубает этот процесс на шаг раньше, ещё перед попыткой интерпретации. Спектакля не будет, нас всех тошнит. Наверное, самая гармонизированная история у Хармса — короткий эпизод про двух человек, один из которых купил польский батон, и шел к себе восвояси — просто потому что там больше ничего не происходит. Во всех историях, где что-то происходит, не происходит ничего хорошего: они описывают быт, который всегда прерывается или смертью, или чьим-то вторжением.

И всё это описывается с какой-то отчуждённой как будто бы детской простотой непосредственного восприятия, которая эту неинтерпретированность и даёт. Дети ведь не строят модели мира — они его просто смотрят, при этом не понимая, что происходит. Взрослый человек понимает, что происходит, но всегда попутно интерпретирует. Хармс делает действительно уникальный стык — простого неразбирающего описания, при полном понимании чудовищных вещей, которые там творятся. Именно поэтому им веришь — с одной стороны, но с другой, тем они и страшнее. У большинства абсурдистов насилие и смерть всё-таки остаются трагедией. У Хармса они тю-тю-тю.

А самое главное — что если, читая Хармса в подростковом возрасте, он может восприниматься как какой-то дикий авангард, намеренное искажательство и гротеск, то успев немного пожить, понимаешь, что Хармс всё-таки описывал жизнь, эту самую нашу с вами.

Можно, наверное, сказать, что только её кусок — но это именно тот кусок, который всегда застревает в горле.