Театр не может быть не национальным, потому что, как минимум, это язык. Смыслы формируются через культуру и через язык человека. Есть некие вещи, ассоциации, которые можно легко утерять при переводе. Например, если переводить Рильке на русский язык – очень сложно удержать его ритмы, ассоциации. Это глубоко национальная вещь. Но эта национальная вещь есть фундамент, а не такая коробочка, в которую надо спрятаться. Русский театр начался со Станиславского, когда он открыл правильную вещь: назад к природе, назад к правде жизни. Правда жизни – это тот язык, на котором говорят все – и те, и другие… И, конечно, театр — это космополитичная идея, потому что он призван не только вести диалоги в пространстве своей культуры, своего языка, но и в международном пространстве. Умение создавать смыслы, понятные и там, и здесь – это ещё одна ипостась театра. Можно читать книжки, можно смотреть телевизор, можно состыковывать эмоциональные знаки, которые будут всем понятны. Вы посмотрели, сказали: «Ах!», – и сердце стало тёплым и добрым. Таким образом, есть национальный фундамент, и, безусловно, есть момент, когда на основе национального фундамента мы ищем такой международный язык общения.
Какой, например, российский режиссер сочетает в своем творчестве одновременно и национальную традицию, и погружение в современный театр? Я бы назвал, конечно, Кирилла Серебренникова. Его абсолютно неправильно понимают. Он абсолютно современный и абсолютно в тренде и в традиции русского поиска, потому что не боится экспериментов. Может быть, у него есть неудачные эксперименты, хотя я таких не знаю. Но эксперименты же кто-то должен делать. Если считать, что традиционный режиссёр – это тот, который живёт в нафталине прошлого… Ну давайте тогда все сядем на лошадей вместо автомобилей и так далее. Традиция – это не нафталин. Это когда ты отталкиваешься от того, на чём стоял раньше, это твой язык, твоя культура и то, что в ней говорили.