Правда, но не совсем. Насколько я знаю, эта точка зрения восходит прежде всего к одному источнику, а именно свидетельству маркиза де Сегюра, который в то время, то есть в 1789 году, был французским послом в Петербурге. Вернувшись во Францию, он пережил революцию, дожил до эпохи Реставрации и написал трехтомные мемуары. Они вышли в 1827 году. В третьем томе он вспоминает, что при дворе Екатерины II весть о взятии Бастилии встретили с большой грустью, но на улицах царило воодушевление. Советские исследователи, которым хотелось показать, что Великую французскую революцию действительно приветствовали, обычно на этом месте цитату обрывают. Сегюр же продолжает, что воодушевление скоро кончилось, поскольку в России выражать подобный энтузиазм было небезопасно, и восторг сменился страхом.
Есть книга Михаила Штранге «Русское общество и Великая французская революция», в которой все эти реакции разобраны подробно. До определенного момента в Петербург поступали французские газеты, и образованные люди внимательно следили за событиями — например, Радищев или Карамзин, который в то время находился в Европе (об этом можно почитать у Лотмана в книге «Сотворение Карамзина»). И они действительно реагировали на них с воодушевлением, пока революция не вступила в фазу террора.
Еще одна полезная книга по теме — исследование Александра Чудинова «Жильбер Ромм и Павел Строганов: История необычного союза».
Всех интересующихся историей русско-французских связей я отсылаю к видео, на котором отвечаю пользователям TheQuestion, а также к моей недавней книге «“Французы полезные и вредныеˮ: надзор за иностранцами в России при Николае I».
www.youtube.com/embed/ut4-skHtDyQ?wmode=opaque