Скажем так: я не перечитывал. До этого, конечно, читал почти все. Почему не стал перечитывать? Дело в том, что для моей роли Николая Васильевича это бы никак не помогло, потому что Гоголь в нашем кино предстает в тот период своей жизни, когда он еще ничего не написал из того, что потом станет классикой.
Я играл в первую очередь не великого писателя, а живого, обычного человека, который вдруг в какой-то момент понимает, что сходит с ума. Он сумасшедший и он не понимает, что за видения у него случаются и как к этому относиться. Это человек как будто бы без признаков кожи, одна сплошная рана. У него даже походка такая – болезненная. Он не улыбается весь фильм - лишь несколько полуулыбок, связанных больше с любовной линией. И это тоже про «бескожность»: как ты будешь смеяться, когда у тебя тут нет кожи? Все причиняет тебе боль, и ты понимаешь, что сходишь с ума, что ты живёшь другими материями. Поэтому для того, чтобы сыграть эту роль, нужно было не читать произведения Гоголя, а найти это физическое ощущение в себе. Открыть свою ненормальность. Все творческие люди, и особенно писатели, ненормальные в хорошем смысле этого слова. Это цена за талант, за то «подключение к розетке», которое дает им информацию для увековечивания ее на бумаге.