Почему Тарковский считается классикой мирового кино?

Тут сталкивается две вещи: понятие классики и зрительный опыт. Дело в том, что Борхес определял классическое произведение как результат общественного договора. Некое общество договаривается, что данное произведение является классикой, то есть в нем существуют ответы почти на все вопросы и в нем бесконечное количество слоев; вокруг него можно строить дальнейшее здание культуры

В этом отношении периодически возникает желание скинуть ту или иную классику с пьедестала и начинать задавать вопросы из разряда «почему Достоевский – это классика, если же это бульварный роман?». Безусловно, Достоевский писал в форме популярного романа и при этом он был классиком. Или почему Толстой стал классиком, в то время как за него все Софья Андреевна писала? Это я шучу, конечно, но тоже не вполне…

При этом, соприкосновение с классикой как результатом общественного договора подразумевает необходимую интеллектуальную работу. То есть, казалось бы, каждый человек может прочесть «Илиаду», и во времена тирана Писистрата действительно каждый мог прочесть «Илиаду» и даже мог ее понять. Сейчас Гомер, согласно статистике, находится на третьем месте по покупаемости в книжных лавках после Пушкина и Есенина. Но человек с улицы не всегда сможет прочесть и понять перевод Гнедича. И дело совсем не в том, что его перевод плохой или хороший. И ровно то же самое с Тарковским – далеко не каждый может посмотреть и легко понять Тарковского.

На то есть две причины. Во-первых, Тарковский очень укоренен в культуре. Это одна из определяющих черт гения – вокруг произведения строится вся последующая культура. То есть речь идет об огромном влиянии этого произведения на последующую традицию. И иногда мы не чувствуем потрясения в минуту столкновения с общеизвестным шедевром, потому что его влияние было слишком велико, мы оказываемся слишком готовы к столкновению с этим шедевром…

Вы смотрели «Ноль по поведению» Виго? Я недавно показывал его в одной киношколе. И студенты, хотя и довольно подготовленные люди, были разочарованы, потому что они ожидали от Виго, который является очень значимой фигурой в истории кино, чего-то большого, а тут какой-то смешной странный фильм, в котором нет принципиально ничего нового, чего бы они не видели. Но проблема не в том, что Виго снял плохой фильм, а в том, что этот фильм до того сильно повлиял на последующие работы кинематографистов, которые использовали отдельные приемы и лейтмотивы, которые все эти люди отлично видели, что когда они соприкоснулись непосредственно с Виго, они вдруг обнаружили, что ничего нового здесь нету, хотя источник всех этих мотивов лежал тогда перед ними

И когда мы говорим об Андрее Тарковском, нужно понимать две вещи. Если по каким-то причинам «Солярис» или «Андрей Рублев», или «Зеркало» (которое, пожалуй, также является шедевром), но или вообще любой его фильм, не вызывает в вас отклика по какой-то причине, надо понимать, что влияние Тарковского на последующую русскую и мировую кинематографическую традицию было столь велико, что он является классикой уже хотя бы поэтому. И когда мы получаем удовольствие от фильмов фон Триера, мы должны понимать, что если бы не было Тарковского, то не было бы и Ларса фон Триера, который от Тарковского сильно зависим, что он и признает. Алехандро Иньярриту испытал сильное влияние Тарковского, Андрей Звягинцев; впрочем, почти все представители авторского кинематографа. Например, Тарковский многое строит на длинных планах. И если мы посмотрим на киноязык Иньярриту, то мы вдруг обнаружим, что по своему киноязыку, его элементам, он зависим от Тарковского, он испытал его влияние

Безусловно, что Иньярриту – это Иньярриту, а фон Триер – это фон Триер; и нет никакой уверенности в том, что, например, «Нимфоманка» или «Меланхолия» понравились бы Андрею Арсеньевичу. Однако, киноязык, которым оперируют современные режиссеры; те средства, которые они используют или те темы, о которых они говорят, во многом были бы невозможны, если бы не было Тарковского. Все это было бы иным.