Цитата из книги Светланы Алексиевич "Чернобыльская молитва. Хроника будущего":
Моя девочка… Она не такая, как все… Вот она подрастет, и она меня спросит: «Почему я не такая?»
Когда она родилась… Это был не ребенок, а живой мешочек, зашитый со всех сторон, ни одной щелочки, только глазки открыты. В медицинской карточке записано: «девочка, рожденная с множественной комплексной патологией: аплазия ануса, аплазия влагалища, аплазия левой почки»… Так это звучит на научном языке, а на обыкновенном: ни писи, ни попки, одна почка… Я несла ее на второй день на операцию, на второй день ее жизни… Она открыла глазки, словно и улыбнулась, а я сначала подумала, что хочет заплакать… О, господи, она улыбнулась! Такие, как она, не живут, такие сразу умирают. Она не умерла, потому что я ее люблю. За четыре года — четыре операции. Это единственный ребенок в Беларуси, выживший с такой комплексной патологией. Я ее очень люблю. (Останавливается.) Я никого больше не смогу родить. Не осмелюсь. Вернулась из роддома: муж поцелует ночью, я вся дрожу — нам нельзя… Грех… Страх… Слышала, как врачи между собой говорили: «Девочка не в рубашке родилась, а в панцире. Показать по телевизору, ни одна мать не рожала бы». Это они о нашей девочке… Как нам после этого любить друг друга?!
Ходила в церковь. Рассказала батюшке. Он говорит, что надо отмаливать грехи свои. Но в нашем роду никто никого не убил… В чем я виновата? Сначала наш поселок хотели эвакуировать, а потом вычеркнули из списков: не хватило у государства денег. А я в это время полюбила. Вышла замуж. Я не знала, что нам здесь нельзя любить… Много лет назад моя бабушка читала в Библии, что наступит на земле время, когда всего будет в изобилии, все будет цвести и плодоносить, в реках станет полно рыбы, а в лесах зверя, но воспользоваться этим человек не сможет. Он не сможет и породить себе подобного, продлить бессмертие. Я слушала старые пророчества, как страшную сказку. Не верила. Расскажите всем о моей девочке. Напишите. В четыре года она поет, танцует, читает наизусть стихи. У нее нормальное умственное развитие, она ничем не отличается от других детей, у нее только другие игры. Она не играет в «магазин», «в школу», она играет с куклами «в больницу»: делает им уколы, ставит градусник, назначает капельницу, кукла умирает, — накрывает ее белой простыней. Четыре года мы с ней живем в больнице, ее нельзя оставить там одну, и она не знает, что жить надо дома. Когда забираю ее на месяц-два домой, спрашивает: «А мы скоро вернемся в больницу?». Там у нее друзья, они там живут, растут. Ей сделали попку… Формируют влагалище… После последней операции полностью прекратилось мочеиспускание, катетер вставить не удалось — нужно еще несколько операций. Но дальше советуют оперироваться за границей. А где нам взять десятки тысяч долларов, если муж получает сто двадцать долларов в месяц? Один профессор по секрету посоветовал: «С такой патологией ваш ребенок представляет большой интерес для науки. Пишите в зарубежные клиники. Их должно это заинтересовать». И я пишу… (Старается не заплакать.) Я пишу, что каждые полчаса приходится выдавливать мочу руками, моча исходит через точечные отверстия в области влагалища. Если это не делать, откажет единственная почка. Где еще в мире есть ребенок, которому каждые полчаса надо выдавливать мочу руками? И сколько это можно выдержать? (Плачет.) Я не разрешаю себе плакать… Мне нельзя плакать… Стучу во все двери. Пишу. Возьмите мою девочку, пусть для опытов… Для научных исследований… Я согласна, чтобы она стала подопытным лягушонком, подопытным кроликом, только бы она выжила. (Плачет.) Десятки писем написала… О, Господи!
Пока она не понимает, но когда-нибудь нас спросит, почему она не такая, как все? Почему ее не сможет полюбить мужчина? Почему ей нельзя родить ребенка? Почему у нее никогда не произойдет то, что происходит у бабочки… у птицы… у всех, но только не у нее… Я хотела… Я должна была доказать… Чтобы… Я хотела получить документы… Чтобы она выросла и узнала: это не мы с мужем виноваты… Не наша любовь… (Снова старается не заплакать.) Четыре года воевала… С врачами, с чиновниками… Добивалась приема в высоких кабинетах… Только через четыре года мне выдали медицинскую справку, подтверждающую связь ионизирующей радиации (малых доз) с ее страшной патологией. Мне отказывали четыре года, мне твердили: «Ваша девочка — инвалид детства». Какой же она инвалид детства? Она — инвалид Чернобыля. Я изучила свое родословное древо: не случалось у нас в роду такого, до восьмидесяти-девяноста лет все жили, мой дедушка — до девяноста четырех. Врачи оправдывались: «У нас — инструкция. Подобные случаи мы пока должны оценивать как общее заболевание. Вот через двадцать-тридцать лет, когда накопится банк данных, начнем связывать болезни с ионизирующей радиацией. С малыми дозами… С тем, что мы едим и пьем на нашей земле… А пока медицине и науке об этом мало что известно». Но я не могу ждать двадцать-тридцать лет. Полжизни! Хотела подать на них в суд… На государство… Меня называли сумасшедшей, смеялись, мол, такие дети рождались и в Древней Греции. И в старом Китае. Один чиновник кричал: «Чернобыльских льгот захотела! Чернобыльских денег!». Как я не потеряла сознание в его кабинете, как не умерла там от разрыва сердца… Но мне нельзя…
Они не могли понять одного… Не хотели… Мне надо было знать, что это не мы с мужем виноваты… Не наша любовь… (Повернулась к окну и тихо плачет.)
Вообще в книге также описано много патологий и историй простых людей, а автор получила в 2015 году Нобелевскую премию "За её многоголосое творчество — памятник страданию и мужеству нашего времени"( что скорее всего подразумевает под собой цикл "чернобыльских" рассказов.