У нас вообще как бы есть четыре тысячи лет непрерывной литературной традиции — можно просто открыть любую антологию мировой поэзии (по умолчанию поверхностную, потому что на большее такая книга и не способна), и увидеть что и сложных, и простых текстов там будет достаточно.
Кроме того, простые тексты будут обманчивы, и если даже читатель понимает происходящее, он не обязательно понимает это с учётом контекста. Контекст, в свою очередь, может изменять трактовку на прямо противоположную. Борхес хорошо это иллюстрирует своим Пьером Менаром, а из вполне исторических примеров — ну, “Tempest” когда-то считали первой пьесой Шекспира, и потому называли лёгкой и инфантильной, потом считали последней, и следовательно отождествляли уход Просперо с уходом автора. Сейчас выясняется, что она была просто поздней. Если одна только датировка может перекроить восприятие всего текста — можете сами представить, чего рядовой читатель навыдумывает в кажущемся простым тексте незнакомого периода или культуры.
Из этого следует сделать два вывода.
- Отношения между простым и сложным, понятным и непонятным — нелинейны. Автор не контролирует контексты читателя. Читатель может не знать, о чём именно он не знает.
- Диктовать какое-то “должно” тысячелетней практике — достаточно бесполезно. Вот решите вы, что стих должен быть простым — ну окей, а Лукреций вас на херу вертел, дальше что?
Понимание текста это не вещь, которая или есть, или её нет. То, что доступно каждому человеку с первого прочтения и без дополнительных знаний — это эстетический опыт и личное восприятие формы. От автора требуется знать себя, точить форму и символическую структуру в том виде, которого требует сам текст и его задачи. От читателя требуется поэтизировать авторские темы со своей стороны, копать контекст по мере собственного желания и ответственности перед самим материалом.
Это всё. Оставшиеся выяснения того, каким стих оказывается должен быть — занимают чаще всего любителей и людей, притворяющихся читающими в интернете.
"And the Angel of Poetry says, sod off."