Как объяснить отцу, что Горбачёв не преступник, а все исторические процессы закономерны?

Не думаю, что вы сможете переубедить отца, человека со сложившимся мировоззрением. Он при Горбачеве жил, вы, вероятно, нет - уже одно это будет аргументом против любых ваших доводов.

Ну и идеализировать Горбачева не следует. По-моему, хорошо о нем написал Дмитрий Быков еще в 2000 году. Можете почитать и показать отцу. Большая серьезная статья, многа букаф, но все по делу.

Выдержки:

Горбачев и сам далеко не представлял себе всех последствий пресловутой перестройки, которая, однако, самим названием своим ясно указывала на то, что радикального переустройства не замышляется — надеялись обойтись косметическим. Тем не менее о подлинных масштабах кризиса системы не догадывался никто: как в старом фильме «Деревня Утка», для полного развала всей конструкции оказалось достаточно вынуть единственный гвоздь.

Эйфория закончилась уже в 1988 году, когда стало ясно, что безболезненного расставания с прошлым не будет, а главное, что, кроме этого прошлого, Горбачеву решительно нечего предложить. Он первым оказался в заложниках ситуации, героически пытаясь сидеть на двух стульях до 1991 года, пока стулья под ним не разъехались окончательно.

В 1986 году оказалось достаточно крошечного послабления, иллюзии новизны, чтобы в эту щель с невероятным напором хлынула так называемая творческая энергия масс, которым до того надоело фрондировать в кухне и гробить жизнь в очередях, что вся система стала рушиться помимо воли Горбачева.

Дальше от Горбачева уже ничего не зависело: открыла рот интеллигенция, напечатали запрещенное, главной фигурой на общественной сцене стал журналист, и все дальнейшие шаги Горбачеву подсказывали другие, а он едва удерживался на волне, которая ежеминутно грозила его смести.

Что касается программы реформ, не только половинчатый, а какой-то четвертичный их характер был ясен с самого начала — хотя бы по тому, какими извилистыми и тернистыми путями шел в Россию ее ущербный и бандитский рынок. Никакого законодательства на этот счет в перестроечной России не существовало вообще — все происходило методом проб и ошибок, без намека на стратегический план, и все по единственной причине: ничего такого радикального и близко не задумывалось! Планировалось крошечное послабленьице, разрешение индивидуально-трудовой деятельности, легализация капиталов партийных вождей, окончательное превращение комсомола в школу менеджеров — но все при сохранении власти той самой прослойки, которая и так властвовала тут всю жизнь. В этом Горбачев преуспел: он выдвигал исключительно тех, в ком чуял партийную жилку. Эти люди, развращенные долгим опытом лицемерия и фарисейства, были его стопроцентно надежной гвардией.

Компрометация реформ, в которой сегодня так пылко обвиняют Гайдара, Чубайса и Коха, произошла именно при Горбачеве, когда реформы проводили люди, более всего на свете не хотевшие реформ. Ни один радикал не был не то что допущен к власти, но не попал и в советники. Ни один диссидент не получил доступа к рычагам, и тот факт, что Сахарова сделали народным депутатом, лишь вредил делу, ибо маскировал полную сахаровскую беспомощность. Академик, как всякий специалист в области точных наук, предлагал построить новую систему, обдумать законы — ни один из предлагавшихся им законов не был даже рассмотрен.

Даже выпускать политзаключенных Горбачев начал только в 1987 году, уже два года пробыв у власти. Никто из членов Московской Хельсинкской Группы не стал при Горбачеве политическим деятелем государственного масштаба: русское инакомыслие осталось на кухне. Горбачев предпочитал опираться на верных ленинцев, которые с оговорками отвергли сталинизм и стремились теперь к истокам. Стоит вспомнить историю публикации солженицынских текстов, дважды анонсированных и дважды слетавших из «Нового мира» в 1989 году, чтобы стало ясно истинное отношение Горбачева к свободе слова. Мы вообще очень легко забыли шутку насчет того, что демократия от демократизации отличается примерно так же, как канал от канализации. И то, что милицейскую дубинку прозвали демократизатором именно в 1987 году, тоже ныне забыто.

Горбачева нес поток, который он сам неосмотрительно выпустил, просверлив в плотине крошечную дырочку. Разрешив свободу, Горбачев тут же кидался ее давить, но давил со странной, истинно партийной избирательностью совсем не то, что следовало. Не успеет ввести гласность, как вводит поправку к Конституции «одиннадцать прим», запрещающую критику в адрес властей. Не высыхает еще его подпись на первых указах, либерализующих экономику, как кооператоры ограничиваются и зажимаются десятком новых законов, отбрасывающих экономику во времена зрелого социализма. Пользуется большой популярностью первая русская компьютерная игра «Перестройка», в которой крошечный демократ скачет по островкам новых указов, попутно убегая от злобного бюрократа: редкий демократ допрыгивал до десятого уровня!

Сделавшись из генсека президентом, Горбачев не изменился ни на йоту. Он все так же предпочитал слово делу, все так же заботился о сохранении розового человеческого лица, все так же плел свои непрекращающиеся, бессодержательные, давно никого не умиляющие словеса!

В 1991 году у Горбачева случился очередной пароксизм ретроградства: он всегда давал послабление и тут же отбирал, но к девяносто первому, похоже, все достало его окончательно. Закручивание гаек предполагалось серьезное и полномасштабное: первыми людьми при Горбачеве становятся Крючков и Янаев. Такой вице-президент, как Геннадий Янаев, вообще много говорит о президенте, но и такой приближенный, как главный чекист страны Крючков, должен был насторожить страну не меньше. В апреле о возможности путча предупреждает Шеварднадзе. В мае Александр Яковлев — единственный, кажется, «архитектор перестройки», в силу долгой работы за границей имевший представление о реальной демократии,— открыто говорит Горбачеву, что путч неизбежен. Горбачев не внемлет. В начале года закрывается «Взгляд». Главным редактором «Правды» становится Геннадий Селезнев, и «Правда» превращается в рупор самых воинственных консерваторов: игры в реформы забыты окончательно. Сама история с путчем чрезвычайно темна, но, зная Горбачева, я предположил бы следующее: как всегда он вознамерился загрести жар чужими руками.

Главное же — откат начался не 19 августа 1991 года, и потому в первый день путча никто особенно не удивился. Нечто подобное давно носилось в воздухе. Вот почему поражение путчистов в конечном итоге стало поражением Горбачева: почувствуй народ хоть на миг, что Горбачев принципиально не из этой компании,— никто не одобрил бы его отставки. А уход его в декабре 1991 года воспринимался страной, насколько я помню, с большим облегчением.

Говорить с ним приятно. Лицо — в высшей степени человеческое. Иной вопрос — что за ним. А об этом точнее других сказал тот же Александр Яковлев: «Горбачев — человек-луковица, и он сам боится заглянуть в собственную сердцевину, спрятанную за бесчисленными одежками».