В России необычайно крепки маскулинные запросы к мужчинам, вышедшие на новый виток из-за реставрации консервативных ценностей: квартира, машина и хрен с пол-аршина ©.
При этом напомню, что обратная сторона консервативных трендов — репродуктивное давление на женщин. А значит, декретный отпуск и выпадание с рынка труда. Бремя семейного бюджета ложится на плечи того, кто играет в паре маскулинную роль экономического лидера,— чаще всего это мужчина.
Поэтому личный комфорт стоит для значительного количества россиянок в конце списка гендерных, сексуальных и брачных приоритетов. А любой мужлан, способный заткнуть тупую бабу, будет иметь фору перед профеминистом. Россиянки всё ещё согласны на привилегированное положение слабой тёлочки и на то, чтобы расплатиться за такой статус в постели и на кухне,— и даже готовы вынести унижения и оскорбления. Непосредственно уважение к женщине как человеку оказывается пустышкой. Ведь кредо «я девочка, я не хочу ничего решать, я хочу новое платье» до сих пор востребованно среди мужчин — тех самых сексистов, мизогинов, бруталов и альфа-самцов, привыкших к тому, что мужчина обязан быть лидером и нести двойную социальную ответственность (за других людей). Плюс они рады, когда женщина им подчиняется.
Кроме того, мы знаем, что в высших сословных кругах всегда было в почёте особое отношение к женщинам (джентльменство, доброжелательный сексизм), воспитанность и этикет — в отличие от люмпенов и всякой черни. И вообще ни одно патриархальное сообщество не выжило бы, если бы не оберегало женскую репродуктивную функцию, несмотря на весь сексизм и тогдашние ограничения женских прав и свобод. Другое дело, что с изобретением доступных средств контрацепции и автоматизации труда всё это слабо актуально, но историческая память крепка.
Невзирая на гендерное неравенство, женщин убеждают в выгоде для них второстепенного статуса — рассказывая об опеке, заботе и защите со стороны мужчины по всем фронтам, от открывания дверей и оплате счёта в ресторане до разнообразных подарков и самозабвенных подвигов во имя прекрасной дамы.
В свою очередь, бороться с маскулинными догмами и гендерным неравенством в области мужских социальных ролей некому толком: усилий одной «Безымянной Коммуны» явно недостаточно. Существенная часть профеминистов также не настроены решительно в отношении man box («мужской коробки») и работают на гегемонно-маскулинные клише о мужественном поведении, а не на пропаганду гендерного равенства и полное освобождение мужчин от гендерных стереотипов. Лейтмотив профеминистских выступлений в СМИ сводится к «как я начал уважать женщин, научился им сочувствовать и осознал мужские привилегии» — но не к «как я начал бороться с гипергамией и объективацией мужчин в массовой повседневной культуре».
Профеминисты практически не затрагивают мужские трудности с выражением эмоций и право мужчин признаться в своих проблемах, не рассуждают публично о токсичной маскулинности (когда «настоящий мужчина не ноет и уверен в себе»), зато в охотку призывают других мужчин «не быть сексистами и бороться с мизогинией».
Что же касается отношения феминисток к профеминистам, то вокруг этого столько копий сломано... Как ни парадоксально, далеко не все феминистки одобряют само существование мужчин, поддерживающих идеи и ценности гендерного равенства.
В итоге обыкновенные женщины, далёкие от феминизма, так и живут с установками на «настоящий мужчина должен...»/«мужик обязан...», искренне удивляясь этим вашим профеминистам, ибо не знают, кто это такие.
Поколение же эмансипированных и феминистичных женщин, которые не готовы пожертвовать своей психикой/свободой ради потребительских идеалов и которые верят в себя, в свой интеллектуальный или творческий потенциал, в России ещё не выросло. Возможно, это вопрос ближайшего будущего (10—20 лет) — и эти женщины уже среди нас.
Вообще-то далеко не все рады и согласны.