Нужно начать с того, что художник — это не самопровозглашение. Является ли человек художником — решает не он, не его родственники, не рядовые зрители, и уж подавно не некая абстрагированная "история", которую пытаются выставлять главным искусствоведом за отсутствием знания, собственно, истории.
Является ли человек художником — решают в первую очередь другие художники, затем критики, искусствоведы и галеристы. "Веррокьо родил Леонардо". Критерии сего признания довольно простые, и описываются примером комнаты, в которой уже несколько тысяч лет идёт непрекращающийся разговор о форме, цвете, композиции и контексте — и если художник включается в диалог, то другие подтверждают его существование в этом диалоге путём статей, продаж, грантов, упоминаний. Если нет — нет.
Проблема в том, что включение в диалог происходит не только на холсте, но и за его пределами. Многие считают, что художественные манифесты являются изобретением ХХ века — но тексты Рубенса об имитации статуй или Жака-Луи Давида о написании "Сабинянок" работают приблизительно тем же образом. Единственное, что изменилось за последние 500 лет — это постоянное расширение диапазона контекстов, где наиболее доступным будет исторический, социальный или религиозный, а наименее доступным — жизнь самого художника.
В свете чего возникает вопрос — так кому и что художник в таком случае объясняет? Рядовой artist statement пишется не для того, чтобы сделать работу хорошей — он не является её частью. Выставочные пресс-релизы существуют не в качестве объяснений, а в качестве прояснения методолгии и контекста — без которых выставка, как правило, может и обойтись. Да и людям внутри художественного сообщества объяснения реже требуются чтобы понять — и скорее для того, чтобы отнести.
Суть в том, что способность художника объяснять — не самоценна. Она является всего лишь следствием всей его остальной деятельности, которая включает в себя не только сами работы, но и постоянную переоценку опытов предыдущих эпох, диалог с живыми коллегами и попытки что-то ответить уже ушедшим. И даже если знакомым коллегам ничего объяснять не надо, способность объяснять всё равно органически формируется за счёт того, что человек вольно или невольно каждый день обо всём этом думает.
О чём в таком случае говорит отсутствие этой способности?
Написание первого artist statement'а как правило настигает художников перед аспирантурой — то есть, именно в тот момент, когда от человека требуется совершить переход от праздной страсти по воскресеньям к последовательной работе.
Это дело никто не любит. Это сложно. Говорят, это никогда не становится легче — к тому же, что в каждом следующем стейтменте автор неизбежно полемизирует с предыдущим. Но если сравнить авторские стейтменты на входе и на выходе из академии, нельзя отрицать, что они становятся лучше.
В аспирантуре нет классов по написанию стейтментов. Стейтменты становятся лучше как следствие пройденного пути, множества сознательных выборов и огромного количества систематических, непрекращающейся попыток найти Что-то, Что Лучше Всего Работает. Это ублюдочный, долгий, тяжелый опыт, за который вас никто не благодарит — он делается не потому, что он часть программы, а потому, что без него вообще ничего не будет.
Отсутствие внятного представления о своих выборах — это результат их несделанности, недоосознательности. Результат непройденности пути. И едва ли тут можно отговориться, переложив ответственность на работы, чтобы те "говорили за себя сами" — ведь и работы в подобных случаях демонстрируют всю ту же непройденность, поскольку стоят, по сути, на том же самом фундаменте.
Иными словами — способность что-то сказать о своих работах является всего лишь следствием того, что художнику в принципе есть, что сказать.
