Почему я не чувствую раскаяния или сожаление о сделанном?

Выходит, что то ужасное, которое я творил, но не раскаиваюсь, было ужасным вовсе не по моей оценке. А которое по моей, я за то себя да,  казню. Впрочем, анализировать спрашивающего без его конкретики, можно лишь формально-лингвистически. 

А вот узнать запрашиваемое в самом себе, это мне интересно. 

Вопрос подсказывает, что "то ужасное, что содеяно мною", бывает, оказывается, двух сортов: 1) которое и я сам полагаю за ужасное, и 2)  которое ужасно лишь с чужой, но не с моей позиции. Ну, и вопрос-исходник тогда оказывается риторическим, потому что логично, что я не сожалею о том, что не считаю достойным осуждения, хоть молва такое и осуждает. 

В чём же тогда может быть мой вопрос на самом деле? 

Почему я виню себя за достойное обвинение, оно понятно. А, значит, вопрос на самом деле о том, почему все порицают то, что я сам в себе оправдываю. Или: почему я не виню себя за то, что является всеобще осуждаемым?

Допустим, я не виню себя за плохое деяние, потому что я нахожу какую-то конкретику себе в оправдание. Однако, я всё же поднимаю такой вопрос: мол, почему я себя не казню за нечто неправедное? Почему я его поднимаю, этот вопрос, если не признаю состава своего преступления? 

А вот, почему: потому что есть там всё же состав преступления, и это однозначно. И пепел стучит мне в то место, где шевелится совесть или её остатки. Иначе я бы и вопроса не поднимал. Значит, пришла пора копнуть глубже. То есть, на самом деле вопрос становится парадоксальным: почему я не чувствую того, что я на самом деле чувствую? 

И сам себе предлагаю сравнить случаи моего якобы бесчувствия (относительно собственной вины) со случаями, когда я себя отчаянно обвиняю и обвиняю. 

Надо бы вспомнить содеянное мною лично зло кому-то, за которое я себя казню… Ага, вспомнил, допустим. А теперь: за какое зло кому-то я себя не обвиняю? Допустим, вспомнил. В чём разница? На первый взгляд так: первое мне никто не мешал не совершать, второе меня совершить вынудили. То есть, второе было не моим выбором, говорю я себе. Не моим, а их собственным. Или ещё: во втором случае я возвращал себе своё, то есть, защищался от зла относительно меня самого. 

И при таких оправданиях себя я всё равно поднимаю вопрос о том, почему я не ощущаю вины? 

Ну, ответ мне ясен: значит, там моя вина есть, но нужно её раскапывать. Такая передо мной теперь задача. И заданный вопрос - это пролог к её решанию.