Вопрос очень непростой. Можно пойти за Н. Гумилевым в поисках некой евразийской территории, на которой с довольно большой степенью регулярности и устойчивости воспроизводилась некая популяция людей, обладавших высокой степенью пассионарности. Но тут возникнет множество вопросов, для ответа на которые придется выйти за границы теории пассионарности. Можно попробовать в поисках ответа на заданный вопрос оттолкнуться от социальных факторов, в основе которых обнаруживаются отчетливые экономические основания.
Многим известна фраза историка В.О. Ключевского о том, что Россия — это страна, которая постоянно колонизуется, т.е. постоянно осваивает и присваивает новые территории. Безусловно, это не были совсем уж пустынные земли, а следовательно, происходил процесс взаимодействия с местными племенами: мирный или немирный. Здесь стоит отметить, что за редким исключением, он сопровождался либо военными столкновениями той или иной степени интенсивности, либо выдавливанием местных народов с обжитых территорий. Одним из результатов взаимных контактов было заимствование новых антропологических признаков, языка, обычаев и традиций. Археологи находят следы проживания славянских племен на Кавказе (Например, в Ингушетии и Осетии), в Крыму, а также в Приазовье и на Дону, в местах, которые в нашем представлении тесно связаны с историей казачества.
Даже приходя на территории, граничащие с землями не слабых и разрозненных племен, а развитых государственных объединений и зачастую сталкиваясь с хорошо организованным сопротивлением, некоторые семьи все же предпочитали остаться на приграничных территориях, полагая, что могут извлечь из этого промежуточного состояния выгоду. Такое приграничье могло иметь особенное название и статус. Им было, в частности, известное со времен Древней Руси, а по мнению некоторых исследователей, еще от самого Геродота, Дикое Поле. Соседство с кочевыми народами, делало из таких земель своего рода сдерживающий буфер и оберегало Русь от набегов воинственных племен, прежде всего, с южного и юго-восточного направления. Военные навыки и умения казаков делали их востребованными не только русскими правителями; казачьи отряды воевали в войсках Речи Посполитой и ордынских образований, в частности, в войске крымского хана. В середине XVI века сложилось несколько территорий автономного проживания казаков: Терского, Яицкого, Днепровского и конечно Донского войска.
Исследователи считают, что важнейшим фактором, который не просто удерживал численность казаков несмотря на постоянные риски, но и постоянно увеличивал, была их неподконтрольность и неподсудность любой внешней государственной структуре, так называемая и так оберегаемая - «свобода». Мало того, войны, стихийные бедствия и такие социальные катаклизмы, как, например, Смута или Опричнина, приводили к тому, что на окраины русского государства бежали обедневшие крестьяне и те, кто вступал в конфликт с властью. К последним можно отнести и преступников, и дезертиров, и заговорщиков, причем, неважно к какому сословию они принадлежали. Наибольший прирост казачества приходится на XVII век, который вполне оправдывал данное ему название «бунташный». Неслучайно историки говорят о том, что в это столетие начинается оформление казачьего сословия: наделение его юридически закрепленными правами и обязанностями. Правда, некоторые говорят при этом, что это стало и началом конца казачьей вольности.
Возвращаясь к вопросу о вероятной «родине» казаков, я бы согласилась с теми исследователями, которые выделяют такие регионы как: Приднепровье, Урал, Дон, Северное Причерноморье, Волгу и Терек, но при этом делают акцент, что этносоциальное происхождение казачества очень сложное и является результатом взаимодействия различных социальных и этнических групп населения, проживавших в данных регионах. Такой подход не дает оснований для того, чтобы выделить некий единственный центр - прародину казаков.