«А на ваш вопрос, — продолжал председатель, — по какому поводу мы собрались здесь, мы позволим себе ответить, что это касается исключительно наших личных королевских интересов и ни для кого, кроме нас, значения не имеет». Эдгар Аллан По. «Король Чума».
«Все, все, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья —
Бессмертья, может быть, залог!
И счастлив тот, кто средь волненья
Их обретать и ведать мог». Александр Пушкин. «Пир во время чумы»
_______________
«Будем есть и пить, ибо завтра умрем» (Ис.22:13).
«По рассуждению человеческому, когда я боролся со зверями в Ефесе, какая мне польза, если мертвые не воскресают? Станем есть и пить, ибо завтра умрем!» (1Кор.15:32)
(Любопытно то, в какой контекст погружает апостол цитату из пророка — «какая мне польза, если мертвые не воскресают?»)
«Будем есть и пить» — если акцент поставить здесь, получим призыв к сползанию в бездумное существование, в потребительство как самоцель, в гедонизм как мировоззрение.
Но если сместить акцент на продолжение фразы — «потому что впереди смерть» — получим то самое предупреждение об ожидающем впереди конце, к которому призывали и античные философы, и отцы Церкви. Потому что что без памяти о смерти невозможно трезвение ума.
И это высказывание поворачивается неожиданной стороной. Это уже не гедонизм и не отказ от умственной работы. Это уже самый настоящий экзистенциализм.
Если обратиться к художественной литературе, наиболее яркими иллюстрациями к такой трактовке пророческого высказывания могут служить пушкинский «Пир во время чумы» и новелла Эдгара По «Король Чума». Председатели пира в обеих миниатюрах — собирательный портрет-пророчество о проповедниках философии последующего столетия. Разумеется, это художественное угадывание, поэтому принимать эту версию нужно со всеми необходимыми оговорками. И пушкинский пир, и ночное собрание у По можно рассматривать как некое экзистенциональное повечерие (полуночницу) со своим порядком и песнопениями.
Апостол, цитируя пророка, говорит — память о смерти сама по себе ничего не дает, если нет воскресения. Честный стоицизм — ее нравственный и духовный потолок. В новейшей литературе примером такого стоика может служить следователь в романе Ф. Достоевского «Преступление и наказание». Доктор в «Чуме» А. Камю — вполне его духовный наследник.