Ассоциация перформанса с провокацией в современной России связана с одной его разновидностью: акционизмом, который ярко ворвался не только в художественное, но и в медиа поле в 90-ых (см. первая волна московского акционизма) и продолжает выводить людей из зоны комфорта до сих пор.
Эти сведения были собраны мной из многочисленных личных бесед с людьми, для которых обсуждаемая ассоциация является неоспоримым знаком тождества. Поэтому ответ не является точным и доказано верным.
Укажу, что рядовых посетителей музеев не шокируют перформансы в них проходящие, там нечем шокировать, особенно с учётом того, что сейчас все чаще можно встретить танц-перформанс.
Поэтому перформанс, подобный тому, что на картинке к вопросу, вряд-ли хоть кто-то признает провокацией. Но о нем никто, кроме посетителей, и не узнает, а об акции общественность узнает.
Такая ситуация обусловлена характерными чертами этого «жанра», они же — поводы для ассоциации:
1) акционизм зачастую предполагает конкретное высказывание на общественно-значимую, политическую тему;
2) акции проходят в общественном пространстве, поскольку адресат сообщения — общество или конкретные люди за пределами узкого художественного сообщества;
3) акционизм работает со СМИ в виду первых двух пунктов.
«Провокация» на самом деле в большинстве случаев связана не с методом передачи сообщения ("как привлечь к себе внимание?"), а с тем фактом, что искусство выходит за границы отведённого ему места в галерее/музее. Акция не воспринимается прохожими как искусство, поскольку для этого нет ряда конвенциональных условий. Иначе говоря, мимо проходящий человек не может воспринимать ситуацию как искусство вне белых стен получившего лицензию музея, где он заплатил за билет и, в общем-то, подготовился смотреть именно искусство. На улице он имеет иную оптику. Поэтому для людей художественная акция это просто непонятная дисфункциональная белиберда.
Ещё одним фактором, влияющим на обсуждаемую ассоциацию, является российская традиция. В 90-ые годы художники, остро чувствующие социальные преобразования и проблемы, с которыми сталкивалось население, пытались создать адекватный им художественный образ. Так Олег Кулик, например, становится бешенным псом, грязным животным. Пока единицы приватизируют за бесценок нефтедобывающие предприятия, он становится абсолютно голым и лишается речи. Озлобленный пёс, готовый укусить, это единственное его орудие.
Акционисты ведут свою традицию от этого, такой российский фундамент. Масло в огонь подливает тот факт, что человек в России продолжает пребывать в низком положении. Поменялись лишь углы этого унижения. Теперь нас прессуют не братки, а само государство.
Обращаясь к примеру с Куликом, то если мы увидим этот перформанс в каком-нибудь актовом зале музея или на театральной сцене, где будут декорации, где будет рядом гид, направленный свет, а так же либретто на качественной бумаге, реакция людей будет иной. Они могут не понять, что значит представленное действо, могут сказать, что им это не близко, но они не скажут, что это провокация. Другое дело, когда это происходит на улице. Ты идёшь с работы домой, а на улице какой-то взрослый человек изображает собаку, ну разве не дурак?
Исходя из описанной ситуации, можно сказать, что почти любой перформанс, проходящий в выставочном пространстве будет примером непровокативного перформанса. Но я назову несколько отечественных акций, описанного выше формата, которые могут показаться непровокативными.
«Расчистка», группа «ЭТИ», 1992 г. Участники группы расчищали поляну от снега зимой между Кремлём и Домом Пашкова.
«Белая линия», группа «Бомбилы», 2007 г. Художники мелом обвели круг по границам садового кольца. В другой своей акции в 2013 году, они восстановили после вандалов памятник Ленину.
«Между здесь и там», К. Ненашева, 2017 г. Художница ходила по улицам в VR-очках.
«7 ударов по стене», Н. Ширяев, 2018 г. Художник 7 раз ударил надувным молотком по кремлевской стене.