Как развивалась бы история мира, если бы император Константин не увидел знамение и не проявил лояльность христианству?

Отвечая на такой вопрос, для начала необходимо сказать, что история, как известно, не терпит сослагательного наклонения. События происходят по причинам, и если какого-то события не было, значит не было и обусловивших его причин, и причин, обусловивших эти причины и таким образом мы лёгким движением руки отменяют всю существовавшую до интересующего нас момента историю.

Но сделав эту обязательную оговорку, можно немного пофантазировать. Самый простой ответ на заданный вопрос заключается в том, что если бы христианство не принял Константин, это сделал бы кто-то другой. Даже оставив в стороне фактор чудес и божественной воли, стоит признать, что христианство, к эпохе правления Константина уже успевшее видоизмениться и развиться по сравнению с евангельскими временами, лучше всего отвечало на запрос граждан Империи на какую-то религию, выходящую за рамки общественной жизни и отвечающей на индивидуальные духовные потребности человека. Это, впрочем, не означает, что история и религиозная картина не поменялись бы вовсе. Иной император, к тому же принявший своё решений позже, мог бы задать несколько иную парадигму взаимоотношений между Церковью и государством, иначе организовывать Вселенские соборы или просто поддержать на них какие-то другие силы, хотя в этом выборе, тоже, естественно, немалую роль играла безжалостная политика.

Например, чисто гипотетически можно представить себе триумф арианства или даже монофизитства, в «нашем» мире признанных христианскими ересями, на всей территории Империи. Последнее означало бы отсутствие раскола «основной» ветви христианства с принявшими монофизитство восточным церквями (коптской, армянской, сирийской и т.д.), что, в свою очередь, означало бы большее единство христианского Ближнему Востока. С другой стороны, могли произойти иные расколы в других регионах. Помимо таких чисто политических аспектов, решения на Вселенских соборах одновременно фиксировали и определяли на сотни лет вперёд отношение всей Западной цивилизации к человеку, Богу, миру, чуду и так далее. Соответственно, иной вердикт вполне мог бы привести к существенным отличиям нашего гипотетического мира в философии, искусстве, подходах к политике, языку и многому другому на всей территории современного христианского мира.

Кроме того, христиане были не единственным людьми, боровшимся за умы и сердца римлян. Они конкурировали с гностицизмом, герметизмом, митраизмом и целым рядом других учений разной степени эзотеричности. Эти учения часто воспринимаются, как своеобразные «конкуренты» христианства, которые вполне могли вытеснить его с религиозной карты. Фактически, мы даже знаем одну (неудачную) попытку, предпринятую императором Юлианом, позже по понятным причинам прозванным Отступником, запретить христианство и заменить его сильно реформированным митраизмом.

История показала, что христианство обладало, выражаясь языком экономики, рядом «конкурентных преимуществ». Тем не менее, можно попытаться представить, что какое-то из этих учений стало бы доминирующим, хотя для этого нужно несколько напрячь воображение. Теоретически, распространение митраизма или какой-то формы герметизма по всей империи означало бы колоссальные мира по сравнению с тем, что мы видим сейчас. В частности, Запад скорее всего совершенно иначе относился бы к идеям свободы и равноправия, восходящим к совершенно революционной для своего времени христианской концепции принципиального равенства ВСЕХ людей (и мужчин, и женщин, и свободных, и рабов) появившейся как следствие распространение иудейской идеи избранного народа на всех членов Церкви. Митраизм, как и другие подобные учения того периода, оставался концепцией античной, соответственно отрицал наличие у тех или иных социальных групп право на участие в своих ритуалах. Это, в свою очередь, отражало очень сильно разнящиеся ответы на вопрос «равны люди друг другу или нет?». С другой стороны, скорее всего митраизму или герметизму пришлось бы перешагнуть через такие установки для того, чтобы «побить» христианство, так что можно предположить, что вся проблема несколько надумана.

В любом случае решения Константина вряд ли предотвратили бы появление в Империи какой-то единой объединяющей её религии, и закат старого политеизма. Римский гражданский культ очевидно изжил себя, и люди по всему Средиземноморью искали нечто новое, что предложило им христианство. Любое принятое таким образом учение достаточно быстро распространилось бы по всей территории Рима, а затем охватило бы варваров, занявших те же территории. Скорее всего, несколько иначе мог бы выглядеть ислам (точнее, его аналог), так как он заимствовал бы ряд идей не из того христианства, которое нам известно. Немного иным могло бы быть отношение к евреям, хотя в конечном итоге ненависть к ним, как к людям «распявшим Христа», всегда была скорее поводом, каналом выражения человеческого страха по отношению ко всему иному, чем реальной причиной для гонений. Уважение и трепетное отношение к греческой и римской философии, разумеется, сохранились бы, как и принципиальный разрыв между Восточной и Западной Римской Империей, обусловленная расселением варварских племён. Хотя содержательная часть этих отличий могла бы быть немного другой, как и карта конкретных расколов и анклавов «еретиков». Фактически, решение Константина повлияло не столько на «общий курс» западной цивилизации, сколько на тысячи отдельных вещей, решений и практик, которые со временем развились бы в нечто совершенно иное, чем привычный и знакомый нам мир.