Дело Серебренникова. Что власть хочет сообщить?

Конечно, я испытал жуткий шок.  Это театр моих друзей, я сам сделал там два спектакля. Для меня это абсолютно территория доверия. Театр, в котором люди часто работают бесплатно. Они были год назад в жутком кризисе, и очень много людей ушло из театра просто потому, что у них не было денег — их лишили финансирования. Но кое-как театр выбрался из этой ситуации.

Для меня очевидно, что это политическое дело. С чем оно связано, я не знаю, и никто не может это объяснить. Все, кого я спрашиваю внутри театра или снаружи, не могут ничего вразумительного сказать. Но очевидно, что это некий сигнал, который поступил в сторону культурных деятелей страны. И для меня очевидно, что Кирилл — это фигура, которая символизирует свободный творческий процесс в России. Очевидно, что в сегодняшнем контексте такое свободное искусство не приветствуется.

Меня всегда потрясало в Кирилле, что он ведет себя так, будто нет ни православных активистов, ни всей этой фантасмагорической ситуации, в которой мы находимся. Мне кажется, что есть какие-то силы внутри нашего общества, которым такая позиция не то чтобы не близка, но она кажется им враждебной в рамках их мировоззрения. И, конечно, самое печальное, что это противоборство мировоззрений перерастает в реальные «посадки». И это уже не то, что происходит в абстрактном режиме обостренного диалога, а реальность.

Конечно, это сигнал и для меня. Но я об этом думал и до ситуации с Кириллом. Потому что в нашем обществе все сигнализирует: «Думай, думай об этом, думай!». И, конечно, я думаю. Потому что в этом моя профессия заключается — сначала думать, а потом делать. И я могу сказать, что в этом смысле монолог Гамлета «Быть или не быть» очень актуален. Я открыл для себя новую актуальность этого монолога: не может быть какого-то промежуточного решения, компромиссного — можно либо быть, либо не быть. Компромиссное решение очень сложно найти, его нет.  При этом все сигналы - они как бы говорят: «Не быть!». Лучше спрятаться, не делать, не думать, не проявлять себя, ничего никому не показывать, а сидеть тихонечко в уголочке и «не быть». Но «не быть» я не могу, потому что я есть.