Цензура полагает, что есть люди-ведущие и люди-ведомые. И среди людей-ведущих есть правильные и неправильные. Правильные ведущие правильно ведут ведомых, неправильные ведущие ведут ведомых неправильно.
Себя цензура относит к правильным ведущим. Значит, надо предотвратить контакт ведомых с неправильными ведущими — такой вывод делает цензура и это осуществляет.
Ну, а свобода слова? Разве она не полагает деление людей на ведомых и ведущих? Разве она не относит себя к ведущим правильным, а кого-то — к неправильным? И разве свобода слова не хотела бы предотвратить контакт ведомых с неправильными ведущими?
Свобода слова полагает: называй хоть горшком, только в печку не ставь.
Цензура относительно горшка полагает, что если кого назвать горшком, то его путь в печку открыт. Потому что что попадёт в уши ведомым, то они и сделают.
Цензура относительно горшка полагает, что если кого назвать горшком, то его путь в печку открыт. Потому что что попадёт в уши ведомым, то они и сделают.
И вот здесь разница: одно дело — говорить, другое дело — делать. На действия есть и должны быть законы. Но не на говорение — полагает свобода слова. И не на хотения. Мало ли что я хочу, говорит свобода слова, а действовать я буду по закону.
Важны не слова, а действия — говорит свобода слова.
"Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо!" — говорит цензура.
По делам их узнаете их — говорит свобода слова. То есть, не по словам их.
Слово — это и есть дело, — говорит цензура.
Слово — это и есть дело, — говорит цензура.
Свобода слова превращается в болтовню,когда не знает меры.