Почему, отговаривая самоубийц, делают акцент не на том, что в жизни хорошего, а на том, что от самоубийства ещё хуже станет? Говорят "Ты не имеешь права", "Подумай, как будут плакать твои родители", "Это не выход", "Попадёшь в ад/переродишься ещё более несчастным человеком"? Что за садизм? Или есть в этом какой-то смысл? Разве правильно использовать кнут, а не пряник? Что на этот счёт говорят психологи?
Это такой особый способ заговорить на единственно понятном суициднику языке? Или советующие сами серьёзно считают, что жизнь настолько поганая штука, что единственное, что может остановить от самоубийства ‒ это страх сделать ещё хуже?
На эту тему иллюстрация из Гамлета:
Быть или не быть, вот в чем вопрос. Достойно ль
Смиряться под ударами судьбы,
Иль надо оказать сопротивленье
И в смертной схватке с целым морем бед
Покончить с ними? Умереть. Забыться.
И знать, что этим обрываешь цепь
Сердечных мук и тысячи лишений,
Присущих телу. Это ли не цель
Желанная? Скончаться. Сном забыться.
Уснуть... и видеть сны? Вот и ответ.
Какие сны в том смертном сне приснятся,
Когда покров земного чувства снят?
Вот в чем разгадка. Вот что удлиняет
Несчастьям нашим жизнь на столько лет.
А то кто снес бы униженья века,
Неправду угнетателей, вельмож
Заносчивость, отринутое чувство,
Нескоры суд и более всего
Насмешки недостойных над достойным,
Когда так просто сводит все концы
Удар кинжала! Кто бы согласился,
Кряхтя, под ношей жизненной плестись,
Когда бы неизвестность после смерти,
Боязнь страны, откуда ни один
Не возвращался, не склоняла воли
Мириться лучше со знакомым злом,
Чем бегством к незнакомому стремиться!
И из "Бесов":
-- я только ищу причины, почему люди не смеют убить себя; вот и всё. И это всё равно.
-- Как не смеют? Разве мало самоубийств?
-- Очень мало.
-- Неужели вы так находите?
Он не ответил, встал и в задумчивости начал ходить взад и вперед.
-- Что же удерживает людей, по-вашему, от самоубийства? - спросил я.
Он рассеянно посмотрел, как бы припоминая, об чем мы говорили.
-- Я... я еще мало знаю... два предрассудка удерживают, две вещи; только две; одна очень маленькая, другая очень большая. Но и маленькая тоже очень большая.
-- Какая же маленькая-то?
-- Боль.
…
-- Ну, а вторая причина, большая-то?
-- Тот свет.
-- То есть наказание?
-- Это всё равно. Тот свет; один тот свет.
…
-- Человек смерти боится, потому что жизнь любит, вот как я понимаю, -- заметил я, -- и так природа велела.
-- Это подло, и тут весь обман! - глаза его засверкали. - Жизнь есть боль, жизнь есть страх, и человек несчастен. Теперь всё боль и страх. Теперь человек жизнь любит, потому что боль и страх любит. И так сделали. Жизнь дается теперь за боль и страх, и тут весь обман. Теперь человек еще не тот человек. Будет новый человек, счастливый и гордый. Кому будет всё равно, жить или не жить, тот будет новый человек. Кто победит боль и страх, тот сам бог будет. А тот бог не будет.
То есть человек в тяжёлом состоянии способен на серьёзных щах верить, что счастья в жизни не бывает вовсе, что жизнь вся целиком настолько невыносима, что если бы не страх, то всё население поголовно бы штабелями легло, покончив с собой. Если человеку настолько плохо, что он в это верит, то зачем ему подыгрывать внутри этой парадигмы?
Ведь она очевидно неверная. В любой момент времени найдётся на свете хотя бы миллион людей, которые счастливы, любят жизнь, не хотят поканчивать с собой не потому что боятся смерти, а потому что жить ‒ это здорово. Счастье бывает, счастье достижимо, счастье есть, если прямо сейчас нет, то можно сделать так, что будет, некоторые более-менее работающие методы даже на поток поставлены. Например, у психотерапевтов.
Не вот это ли надо суициднику говорить? Получается, человеку настолько плохо, что он и так уже верит, что в жизни счастья нет, а его ещё и отговаривают, подтверждая, что счастья нет, но, мол, может стать ещё хуже. То есть невыносимую жизнь делают ещё более невыносимой. Точно ли такая жизнь, без веры в хорошее, поддерживаемая только страхом ещё худшего лучше, чем суицид?