Я думаю, дело в том, что они находятся как бы "на периферии" господствующего жанра. Как нам сейчас, живущим в эпоху постмодернизма, "литературы диалога" и "полифонического романа" наверно слегка бы странно было бы читать пьесы какого-нибудь современного Корнеля. В 17 веке, к примеру, в эпоху господства классицизма, переписка не воспринималась как литературный факт. Если бы Монтескье жил бы в то время и решился бы опубликовать свои "Персидские письма", то его бы не восприняли всерьез) Однако век спустя, когда классицизм приказал долго жить, из задворок литературы "выполз" эпистолярный жанр и прочно утвердился в лидерстве в качестве эпистолярного романа. Это если мы говорим о так называемом "литературном факте", то есть то, что относиться к литературе и что нам, современникам, интересно читать ( например мы, увы, так и не узнаем как чистил зубы и брился Жюльен Сорель Стендаля, потому что тогда бытовая жизнь не являлась литературным фактом)))
Кроме того, мы довольно устойчиво ставим знак равенства между новым и лучшим. то есть писателю нужно не только быть в русле, но и быть в этом русле первооткрывателем, поскольку каждое новое( то есть хорошее для нас, читателей) явление наследует старому, как Пушкин Карамзину. Когда пушкинский стих становится популярным, появляются эпигоны, которые постепенно опошляют его до такой степени, что он набивает оскомину, и на авансцену выходят тогда другие поэты, писатели, лучше чувствующие эпоху. Некрасов, например. И его стихи были хороши, потому что сносили слишком гладкий стих предшественников. Этих чегеваров литературы мы запоминаем, а остальных, тоже хороших, но недотягивающих до лучших образцов своего времени, просто изучаем потом. А бывает происходит еще одна мистическая вещь, когда писатель пишет как бы не для своего поколения, которое его так и не поймет, а для следующего, которое и провозгласит его гением.