Плоха ли цензура?

Виктор Шкловский в своей автобиографической книге «Третья фабрика» использовал метафору «льна на стлище», чтобы описать особенности писательского труда. Нитки для тканья получаются от того, что лён бьют цепами. Место, где его бьют, называют стлище — он там постелен, то есть лежит. Шкловский пытается доказать себе и другим, что когда бьют — это тоже полезно. Очень важный для советской литературы стокгольмский синдром, когда над тобой издеваются, а ты в ответ с уважением: «Надо — значит надо». Правда, это было написано в 1926 году, когда цензура еще не была фатальной, поэтому Шкловский сомневается, мечется. Он сетует на торжество посредственности как одно из ближайших следствий несвободы: «В искусстве одни проливают семя и кровь. Другие мочатся. Приемка по весу». Но ему было страшно по разным причинам, поэтому нужно было убедить всех, что несвобода — это тоже ресурс. Трагический самообман человека, что его страдания нужны ему самому, красной нитью проходит через советское искусство и литературу. Якобы страх и угнетение — гарантия того, что мы что-то создадим.

Цензура в искусстве — редкий по своей однозначности случай. Это очень плохо. Иногда наперекор цензуре создаются шедевры, но издержки слишком велики. Их авторы гибли в тюрьмах или сводили счеты с жизнью. Очень часто — доживали до старости, ненавидя себя за слабость и подлость. Причина — те ограничения, которые из лучших побуждений вводят люди, полагающие, что у них есть на это право, что им кто-то вручил копирайт на мысль и язык. Но все их побуждения — не само-, а просто обман, пустая болтовня. Именно с ее помощью легко оправдать любые людоедские законы.