Вот не очень популярное лирическое стихотворение позднего (1987 год) Бродского, в котором фабула едва прощупывается, а изобразительность близка не столько к объему, даваемому кинокамерой, сколько к плоской живописи, живописи на стекле, не строящей в себе иллюзию объема. Это пейзаж, кстати.
Вечер. Развалины геометрии.
Точка, оставшаяся от угла.
Вообще: чем дальше, тем беспредметнее.
Так раздеваются догола.
Но – останавливаются. И заросли
скрывают дальнейшее, как печать
содержанье послания. А казалось бы –
с лабии и начать...
Луна, изваянная в Монголии,
прижимает к бесчувственному стеклу
прыщавую, лезвиями магнолии
гладко выбритую скулу.
Как войску, пригодному больше к булочным
очередям, чем кричать "ура",
настоящему, чтоб обернуться будущим,
требуется вчера.
Это – комплекс статуи, слиться с теменью
согласной, внутренности скрепя.
Человек отличается только степенью
отчаянья от самого себя.
Стихотворение можно пересказать, обнаружив пунктир фабулы.
В вечернем окне (то, что это окно, выяснится только в третьей строфе) - изломанные линии ветвей, вероятно, деревьев или кустарников, представляющих из себя плоскую беспредметную живопись (кубисты?). Взгляд (чей?) останавливается на неопределенном сгущении в зарослях – в точке, эквивалентной женскому треугольнику (мелькает чье-то желание – чье?). На стекле окна (вот, выяснилось, что живопись - на окне) луна, частично прикрытая листами рядом стоящей за окном магнолии. Момент «сейчас» (чей?) между завтра и вчера (невнятный троп с войском). Некто или нечто скрепляет свои внутренности (мрамор статуи - отдельная тема для Бродского), возможно, прижимаясь лбом к стеклу. Чье-то отчаяние (чье?) от самого себя (кого?).
Я не настаиваю на том, что дело обстоит именно по-моему, но пересказал стихотворение для того, чтоб сказать: к пересказу этого стихотворения легко можно приложить дубину «лирического героя». Но при этом совершенно ясно, что мы будем говорить не о стихотворении, а лупить по его пересказу. Тут нет "лирического героя".
Вообще, «лирический герой» возникает, похоже, тогда, когда мы вынуждены в пересказе употребить слово «взгляд». Мы бы разрушили поэтическую ткань этого стихотворения «лирическим героем», хотя перед нами – ненарушимая чистая лирика, пейзаж без местоимений, без лирического героя, обладающий своеобразной, но четкой живописной композицией. Никаких христианских или антихристианских мотивов с перспективами в этой оптике нет. Вы вольны назвать эту ситуацию мифологической, но это слово означает что ни попадя и его лучше избегать из гигиенических соображений.
Кстати говоря, текст «Вечер. Развалины геометрии» создан не ради «зашифровки» тайного содержания, его оптика лежит в том же русле, в котором двигалась вся изобразительность Бродского, начиная с 1970-го года. В 1987 оптика Бродского уже сама «такая» - нет выделенных направлений (христианских верха/низа).