Как жители Парижа и Барселоны относились к перестройке их городов в XIX веке?

Про Париж:

«Ни один гриб не растет с такой скоростью, как росли расходы на реконструкцию Парижа. Цифры, казавшиеся когда-то огромными, становились смешными. Только на начальном этапе на строительство бульваров было потрачено 278 млн франков. Затраты на следующий этап разрушения и строительства на обоих берегах Сены и на острове Сите были оценены Османом в 180, но в реальности достигли 410 миллионов. Осман и его последователи любили говорить, что это результат жульнических судебных исков. Дело в том, что практически все первые этажи сносимых зданий были заняты магазинами и лавками — их владельцы потеряли свой бизнес. Они подавали в суд, а суд вовсе не обязательно вставал на защиту власть имущих. В этом плане Франция второй половины позапрошлого века была впереди многих нынешних демократий. Разумеется, среди исков были и жульнические, когда с государства пытались получить деньги за якобы утраченный, а на самом деле никогда не существовавший бизнес. Однако таких был ничтожный процент. В массе своей люди получали не слишком щедрую компенсацию за экспроприированные дома и порушенную жизнь, после чего были вольны идти на все четыре стороны.

(...) Виктор Гюго утверждал, что в реконструкции Парижа принимало участие 20 процентов всех рабочих, проживавших в городе. Почти 20 лет Париж представлял собой огромную стройку с вырытыми котлованами, перерытыми и перекрытыми дорогами и бесконечными заборами. В конце концов непрекращающаяся стройка стала надоедать даже тем, кто изначально был за реконструкцию. В 1867 году историк Леон Галеви писал: «То, что сделал месье Осман, не имеет аналогов. С этим согласны все. Месье Осман сотворил за 15 лет то, с чем другие не справились бы за целый век. Но на сегодня хватит. Будет еще XX век. Давайте оставим какую-то работу тем, кто тогда будет жить». 

(...) Примерно тогда же Осман, до тех пор всегда добивавшийся своего, потерпел первое серьезное поражение: ему не позволили перекроить Люксембургский сад так, как он хотел. Осману пришлось пойти на серьезные уступки, но и это не устроило широкую публику. Однажды он был освистан парижанами в присутствии императора.

(...) «Париж не вернется, меняются стены, / Как ни грустно, быстрей наших бренных сердец»,— сказал Бодлер еще в 1861 году, когда Осман только разворачивал свою деятельность. «Кровоточащий Париж, словно разрубленный саблей на куски»,— сказал Эмиль Золя через десять лет, подводя итоги деятельности самоназванного барона. Но то люди искусства, что с них возьмешь. Наконец слово взяли и политики. Жюль Флерри (в 1883–1885 годах он станет премьер-министром страны) всю работу Османа назвал торжествующей пошлостью, и большинство было с ним согласно.

(...) Известный историк Парижа и куратор его музеев Рене Эрон де Вильфос (1903–1985) писал: «Менее чем за двадцать лет Париж потерял свой исторический облик, свой характер, который передавался от поколения к поколению. Живописная и очаровательная атмосфера города, которую отцы передали нам, была уничтожена. Часто без серьезных на то оснований». Больше всего Осману от де Вильфоса досталось за остров Сите: «Барон Осман пустил торпеду в старый корабль Парижа, который затонул во время его правления. Пожалуй, это было самое страшное преступление страдавшего мегаломанией префекта, а также его самой большой ошибкой. Его работа принесла больше вреда, чем сотня бомбардировок. Частично его действия были вызваны необходимостью, и мы должны отдать должное его уверенности в своих силах, но ему, совершенно точно, не хватало культуры и вкуса. В Соединенных Штатах все это сработало бы прекрасно, но для нашей столицы, которую он на двадцать лет покрыл заборами, строительными лесами, гравием и пылью, его действия были преступлением, ошибкой и проявлением дурного вкуса».

Подробнее, с фотографиями доосмановского Парижа - здесь.