Поэт передал эти чувства с помощью слов, сложенных в стихотворные строки. Это распространенный способ передачи чувств. При этом надо учитывать, что история смерти Олега — историческое предание, а в пушкинской «Песни» мы имеем дело с литературным персонажем, а не с историческим лицом, поэтому Пушкин был волен трактовать легенду и передавать его чувства как угодно.
Теперь чуть серьезнее.
Олег усмехнулся — однако чело
И взор омрачилися думой.
В молчаньи, рукой опершись на седло,
С коня он слезает, угрюмый... Итак, Олег не хочет выказывать страха перед смертью (усмехается), но этот страх и печаль от того, что нужно расстаться с верным конём, написаны на его лице. Обратим внимание, что Пушкин индивидуализирует реакцию Олега, насыщает ее подробностями по сравнению с летописным первоисточником, который о внутреннем состоянии князя в этот момент ничего не говорит: «И рече ему одинъ кудесникъ: „Княже! Конь, егоже любиши и ѣздиши на немъ, от того ти умрети“. Олегъ же приимъ въ умѣ, си рече: «Николи же всяду на конь, ни вижю его боле того». Примечательно, что смех Олега Пушкин переносит сюда из другого места летописи: того, где князь уже узнает о смерти своего коня: «И призва старѣйшину конюхомъ, ркя: „Кде есть конь мой, егоже бѣхъ поставилъ кормити и блюсти его?“ Онъ же рече: „Умерлъ есть“. Олегъ же посмѣяся и укори кудесника, ркя: „То ть неправо молвять волъсви, но все то лъжа есть: конь умерлъ, а я живъ“. И повелѣ осѣдлати конь: „Да ть вижю кости его“. И приѣха на мѣсто, идеже бяху лежаще кости его голы и лобъ голъ, и слѣзъ с коня, посмѣяся, ркя: „От сего ли лъба смерть мнѣ взяти?“»
И тут самое замечательное, что эту усмешку Пушкин обращает в романтический монолог, в думу, которая, если судить по Повести временных лет, не была характерна для исторического Олега. Увлекаясь этим, Пушкин даже допускает несообразность: Олег у него произносит элегическое слово в память коня и одновременно совершает зафиксированный летописью презрительный жест — наступает на череп.
Князь тихо на череп коня наступил
И молвил: «Спи, друг одинокой!
Твой старый хозяин тебя пережил:
На тризне, уже недалекой,
Не ты под секирой ковыль обагришь
И жаркою кровью мой прах напоишь! <…>»Вот почему князь Олег становится у Пушкина литературным персонажем романтической эпохи.