Есть несколько путей. Во-первых, у древнего языка нередко бывают родственные языки, которые сохранились до наших дней или про которые мы приблизительно знаем, как они звучали. Аккадский стоит на отшибе в семитской языковой семье (принято считать, что он образует отдельную группу), но при этом есть немало живых семитских языков, а также некоторое количество древних семитских языков, у которых есть живые потомки. Во-вторых, большим подспорьем является письменность, особенно если она алфавитная (аккадский с его клинописью здесь посередине между удобными случаями вроде древнетибетского и совсем неудобными вроде древнекитайского). Алфавит приблизительно показывает нам количество звуков и их возможные сочетания. Иногда, если письмо заимствованное, благодаря тому что мы знаем, какие звуки обозначали графемы в других языках, мы можем представить себе, какие звуки им могли соответствовать в этом языке. Еще очень помогают ситуации, когда на письме отражаются фонетические процессы и чередования вроде палатизации. В-третьих, есть заимствования: заимствования из других языков в изучаемый язык (иногда только благодаря ним и именам собственным мы вообще можем понять, как читать письменность — см. открытие Шампольона), а также заимствования из изучаемого языка в другие языки (благодаря ним мы получаем дополнительные сведения о том, как эти слова произносились). Стоит заметить, впрочем, что реконструкция фонетики древнего языка — вещь не очень надежная. Для некоторых языков регулярно предлагаются совершенно новые трактовки фонологической системы, для других языков идут споры по поводу звучания отдельных звуков. Наконец, даже если мы реконструируем с какой-то приблизительностью систему звуков, мы никогда не сможем понять, что с ней происходило в живой речи: какие у звуков были варианты (аллофоны) в разных позициях (например, в русском звук [т] перед [а] и [о] произносится немного по-разному), были ли мелкие различия между диалектами и социолектами и т. д., т. е. на самом деле настоящее «звучание» мертвого языка для нас недоступно.