На самом деле ничего не надо понимать.
И я всем говорю: что? где? такое.. Да ничего такого нет! Вы понимаете, дело в том, что понять ничего нельзя. И одна женщина, а именно моя мать, ей 84 года, я с ней встречался сегодня, так сказала, она сформулировала гениально совершенно: «Они говорят, как хотят. А как же надо?» То есть здесь потребность в идеале, в идеальном ответе, или в идеальных, ну не костылях, а хотя бы в каких-то моментах…
Дело в том, что я вижу в этом величайшую потребность, и как бы ход времен, некий такой ход жизненный, что маленький спрашивает у большого, но здесь вы совершенно попали впросак, потому что я ещё меньше, чем вы! Мое сознание ещё уменьшительней, оно похоже на сознание моей мамы, которой 84 года, и она тоже впала в детство, она спрашивает: «А как надо?» Ну, когда звонят и говорят: «Давайте мы вам установим счётчики, вставим пластиковые окна и вообще сделаем вам новую печень вместе с позвоночником?»
Дело в том, что сейчас человечество превратилось в чисто физиологическую функцию, и эстетика накладывается на физиологию – как мировая поэзия, литература, кино там всякое, оно накладывается на физиологию. Грубо говоря, если есть хорошее настроение, например, состояние влюбленности — то, что близко и вам, и иногда бывает близко и мне даже, умудренному немножко. В этом деле мне сложнее говорить о любви, потому что она уже для меня несколько заштампована, превращена уже в какое-то состояние.
Поэтому, если говорить о Question (этот момент тоже очень важный для пьесы, для понимания мироощущения), такое обилие вопросов и ваша надежда на ответы — это важно, это связано с искусством как таковым, потому что в искусстве, где нет ни современного, ни классического, очень важен диалог, когда ты общаешься с произведением искусства и задаешь ему вопрос «а почему?» и вдруг находишь ответ. На самом деле вопрос-ответ — это очень важный момент миропонимания, мироощущения: вопрос-ответ, вопрос-ответ, вопрос-ответ. И тут вдруг возникает ритм, как бы беньяминовский бездушный ритм техногенного потока вопросов как таковых. Они могут быть рэндомные.
И вообще рэндомная эстетика. Я размышлял о том, куда двигаться Question, — в сторону абсурдизации, не классификации жизни, а выпрыгивания. То есть скорее. Поймать момент этот очень приятно всегда. У меня как раз была статья такая: «Хвать и готово!» А где хватать? И вот я всегда объясняю: а где хватать? Только в себе. Поэтому, конечно, привязываться, привязываться к чему бы то ни было не стоит, и внутри этих вопросов, например, приятно это состояние, когда есть эпоха задавания вопросов и эпоха абсолютно безвопросная. И когда мы получаем безвопросную эпоху, эпоху имманентную, эпоху как бы без потребности в вопросах: мы им говорим, а тут возникает вопрос: «скажите, пожалуйста, да?» Вопросительная интонация.
О чем это говорит? Конечно, о страхе смерти: а что там, а как там, эта бесконечность, дальше, дальше, дальше планеты. А как же Солнечная система в классическом понимании, в 3D, они там вращаются… Поэтому вообще состояние вопроса очень важно, потому что даже вопросительная функция секси-женщины, когда она раскрывает ноги–руки, — это же вопрос, вопрос! И требует ответа, и как ответить, да? И тут интересная очень ситуация возникает: а может быть, отвечать вопросом на вопрос? Но в российской традиции это называется еврейский вопрос.
А на самом деле я занимаюсь философией прикладной. Вопросом на вопрос – это очень хорошая техника работы.
Сейчас я вам объясню. Значит, ко мне подошла сегодня женщина в метро, она в клобуке сидит, с какой–то палкой дежурит. И она говорит: «Вы думаете, что я вас не узнала? А я за вами слежу уже третий день, потому что у меня обостренное восприятие». То есть она даже упредила, то есть она ответила на мой вопрос. И это есть, конечно, диалог. И она спросила: «А как жить дальше–то?» И я ей ответил: «Вы знаете, смотрите, в жизни есть вот как хорошо. А после хорошо, конечно же, наступит плохо». А если вам сейчас плохо, например, бывает, а потом будет хорошо, но это – первого порядка. Самое важное – готовность к плохому.
И вот об этом можно разговаривать. То есть мы говорим о неких сверхзадачах, да? То есть раньше это понималось как сверхзадача — ответ просвещенного человека, то есть поиск гармонии, философского камня, как вот все безумие мира, количество вопросов, которые вращаются, один с другим спорят, все время между собой спорят, и превращаются одновременно в какую-то массу, вопросно–ответную. И как с этим быть? Так вот я ей ответил: «Самое важное — это готовность, как к хорошему, так и к плохому».
И вот над этим можно работать, конечно.