Что прочесть, чтобы прямо выворачивало от описанной мерзости?

Максимально тревожным было внутреннее ощущение после прочтения романа Рю Мураками «Дети из камеры хранения». Эта книга попала ко мне после очередного похода в библиотеку. Визит был особенным: предстоял перевод моего читательского билета из детского отдела во взрослый. На правах читателя 16+ я попросила «что-нибудь из Мураками». «Харуки?», – уточнила библиотекарь. «А что, у него есть брат?», – робко спросила я. Сотрудница читательского зала мило улыбнулась и заверила, что романы Рю Мураками не менее интригующие. А что ей оставалось? Книг Харуки в ту пору в библиотеках днем с огнем было не сыскать, они только-только появлялись на прилавках книжных магазинов. «Давайте Рю».

Я не могу сказать, что пожалела. Однако чувствовала, что этот выбор не мой, а той женщины из библиотеки. Более странной книги мне не приходилось брать в руки. В голове не укладывалось: как люди с одинаковой фамилией могут воссоздавать на страницах столь непохожие миры? Абстрагировавшись от горького послевкусия с намеком на тошноту, я решила выстроить логику авторских решений, приведших к помутнению читательского сознания. Мне представляется, что писатель хотел обнажить весь мир, представив его парадоксальность, двойственность, дисбаланс с постоянным колебанием чаш весов морали. Развивая авторскую логику, можно предположить, что образ ребенка как существа чистого, нейтрального в отношении этой черно-белой реальности подходит как нельзя лучше. На деле Мураками мастерски удалось вывести читателя из зоны комфорта и увести тон повествования в абсолютный минус.

В отличие от однофамильца, активно практикующего открытые финалы, недосказанность, позволяющую аудитории достроить свою картину, Рю не использует методы оперирования к читательскому опыту. Он дерзко навязывает свой, несколько болезненный, взгляд.

Книга напоминает бесконечную трансляцию чрезвычайных происшествий. Жестокость и порочность теперь кажутся нарочито гиперболизированными. Перед глазами – зарисовки сцен убийств и насилия, болезней и эпидемий, грязного и похотливого поведения. Читатель будто становится свидетелем пытки или самим испытуемым. Еще немного и начнет казаться, что одежда насквозь пропахла рыбьими потрохами, руки увязли в чем-то липком, а пол из-под ног еще чуть-чуть и ускользнет. И от этого нагнетания не скрыться. Оно лишает возможности уловить нить повествования, смысловые связи, тонкости взаимоотношений персонажей. Книга-галлюцинация, которая вводит читателя в транс, заставляя усомниться в собственной осознанности.

Тогда я задалась вопросом, а можно ли это считать искусством? Можно ли вообще ужасное и безобразное с точки зрения содержания и идеи причислять к тому, что призвано восхищать, образовывать, наполнять? Может ли литература быть так сильно приближена к реальной жизни?

В 2016 году я прочитала роман Ханьи Янагихары «Маленькая жизнь», который также описывает мрачные и убогие стороны человеческой души. После прочтения тоже хотелось бежать в ванную, чтобы умыться с мылом, уделив особенное внимание мозгу. Но, увы, ничто до сих пор не способно избавить меня от переживаний, вызванных этими книгами. Хотя, почему увы?! Сейчас, повзрослев, я поняла, что нужно обладать колоссальным талантом, чтобы привлечь читательское внимание тем, что мы видим каждый день в своей и чужих жизнях. Насилие, грязь, распутство... Это повсюду, но только пока нас не тыкнут носом, мы этого не заметим. Ужасы, наполняющие существование героев этих романов, мотивируют ценить собственную жизнь: семью, друзей, образование, работу, чувства и мечты.